Принято считать, что филологи вообще не умеют интересно писать, но энергичная и яркая Чудакова обрушила этот стереотип. Она как никто умела совмещать научность и доступность изложения. А уж какие лекции она читала в музее-квартире Булгакова, куда набивалась вся Москва, чтобы послушать Чудакову! (К слову, музей в Москве появился исключительно благодаря ее усилиям).
«Она была просветитель просветителей», – сказал кто-то из поклонников ее таланта. И это совершенно точно.
В девяностые и двухтысячные Чудакову часто показывали по телевизору. Она входила в президентскую комиссию по помилованию, много ездила по стране и выступала как правозащитник. (Впрочем, сама себя называла просто активным гражданином, любящим свою родину.)
Ну, а для студентов Литературного института она была живой легендой и преподавателем одного из самых сложных предметов.
«Я патриот, и мне глубоко противно, что наши дипломы не котируются во всем мире. Поэтому я сделаю все, чтобы по моему предмету диплом котировался», – сообщила легенда на первом же занятии.
Далее последовала блистательная лекция. Но сдать предмет Чудаковой было делом почти нереальным. «Я и так сократила список литературы до минимума. До одной страницы. А дальше – начинается пучина невежества», – предупреждала она.
Чудакова любила задавать маленькие и, казалось бы, самые простые вопросы, ответы на которые всегда терялись в недрах памяти. «Как звали Печорина»? И здесь, как правило, у любого отличника срывалась пятерка…
Сама же Мариэтта Омаровна отличалась изумительной писательской внимательностью и к словам, и к деталям. Помню, как много лет назад, пересекшись с легендой где-то на парах, я поздоровалась и с удивлением услышала в ответ:
– Здравствуйте, Женя.
Я удивилась, и переспросила, откуда она знает мое имя. В то время Мариэтта Чудакова у нас вообще ничего не вела и знать меня не могла.
Чудакова гордо сверкнула зелеными глазами: «Я просто сопоставила вашу манеру говорить с вашей внешностью и поняла, что вы Женя».
Потом помолчала и добавила: «Да и вообще, я немножечко телепат и могу читать мысли. Мой муж, Александр Чудаков, все удивляется: бывало, купит стройматериалов целую машину и спрашивает: “Как ты думаешь, сколько стоит?” А я ему – раз – и точную цифру называю. Он даже предлагал мне в цирке выступать с номером “чтение мыслей зрителей”».
Цирк не цирк, но в умении расположить к себе даже нелояльную аудиторию ей не было равных. Помню, как после выступления на книжной ярмарке Тарки-Тау в Дагестане горцы просто носили Чудакову на руках, хотя она говорила довольно специфические для кавказской республики вещи. Например, то, что русский язык – это настоящая скрепа нации, что он по- настоящему объединяет Россию. И что дагестанцам надо особенно беречь и уважать русский язык, ведь он для них второй, а значит, спрос с них – больше, чем с тех, кому русский язык достался «бесплатно», с молоком матери.
– А ведь она наша, дагестанка, – восхищенно прошептал сидевший в зале местный житель.
И снова я открыла рот от изумления. Никогда не приходило в голову, что такая вся русская Мариэтта Омаровна может быть не совсем русской. Ну понятно, что отчество специфическое, но всегда думалось, что может быть, отец звался Омаром для красоты и выпендрежа. Оказалось, ничего подобного. Мама у Чудаковой – русская, а вот отец – горец, точнее, табасаранец Омар Хан-Магомедов.
Вообще, это была уникальная семья. Из пятерых детей трое стали докторами наук, а старший брат Мариэтты Омаровны, Селим Хан-Магомедов – был известным на весь мир искусствоведом и специалистом по русскому авангарду. Как рассказывала Чудакова, именно отец познакомил ее с русскими пословицами и поговорками и – что особенно поразительно – от него она услышала и библейские истории.
С пятнадцати лет Мариэтта Омаровна поняла, что хочет стать филологом и изучать советскую литературу. И, как признавалась сама, с годами это желание не угасло, а разгоралось все сильней. В своей деятельности она оставалась и революционеркой и хулиганкой одновременно: шла до конца, говорила, что думает, и пробивала стены. Однажды в дневниках Фурманова молодая исследовательница нашла кровожадную запись. Будущий советский писатель рассуждал о том, как «страшно и весело» играть с чужой жизнью; и как они приговорили к расстрелу одного солдата и это обстоятельство как-то по-особенному волнует кровь Фурманова.
«Умру, но опубликую это. Пусть все знают», – решила Мариэтта Омаровна и добилась своего. Сумела тиснуть крамолу аж в сборник, посвященный юбилею советской власти!
Хулиганила Мариэтта Омаровна и на научных конференциях. Как-то, после доклада одного очень известного литературоведа, мы подошли к ней и попросили объяснить, что означает такое и такое слово. Литературовед сыпал умными словами, смысла которых мы не знали.