Долгие и частые походы по побережью через знаменитые бухты – «Лягушачья», «Лисья», «Тихая», «Разбойничья», подъемы на Кара-Даг и неторопливое частое (даже в дороге) бурное общение в пределах литературы и истории, изуродованной идеологией до неузнаваемости и которую знали и воспринимали схоже, закрепили эти отношения. Правда, Мариэтта не всегда принимала участие в этих походах – чаще Саша Чудаков отправлялся с дочерью Машей, а мы с Аллой – брали с собой Юлю; Мариэтта же и в отдыхальном Коктебеле умудрялась бурно работать. Цена времени была для нее избыточно высока. Помню однажды сказанную ею фразу, когда провожал после домашней встречи с Бронной до Маяковской: «Как жаль, что пропадает время в метро и там нельзя принять душ».
Коктебельское общение было продолжено в Москве; вот почему, когда мной был закончен второй вариант романа «Гример и Муза», я прежде всего показал его Чудаковым.
Так случилось, что это был канун Нового года. Встретить его решили у нас на Малой Бронной. Времени – скоро одиннадцать, ждем гостей, но вместо звонка в дверь телефонный звонок от Саши: у них ЧП.
Оказывается, у Мариэтты – традиция. В канун Нового года вечером она запирается (!) в своей комнате – достает список дел на текущий год и подводит итог сделанного и не сделанного. И намечает новый свод.
Список был проверен. Новый составлен. И все шло своим чередом согласно традиции.
НО.
Замок заклинило, и Мариэтта не могла выйти из комнаты. И Саша сообщил нам, что он пытается выломать дверь, и потом они непременно приедут. Выламывание двери потребовало больше времени, чем рассчитывал Саша, и мы уже думали, что Чудаковы, может, и не приедут (к тому же в тот год стояли адские морозы), но за две минуты до полуночи раздался звонок в дверь, и замерзшие Мариэтта с Сашей появились у нас. С облегчением выпили шампанское – и за Новый год, и за успешно взломанную дверь. Потом, конечно, были и тосты, и разговоры.
Но главными для меня в эту новогоднюю ночь все же оказались слова, произнесенные Мариэттой о романе «Гример и Муза»:
«Я поздравляю тебя, – сказала Мариэтта, – это первое движение литературы после Булгакова» (помню дословно).
Для меня эти слова тогда стали тайной «охранной грамотой» от рефлексий и справедливых и несправедливых реакций на роман. Это потом уже случились печатные отзывы о «Гримере» Георгия Гачева, Вадима Скуратовского, Алексея Парщикова, Клода Фриу и других любезных мне людей, и множества других после перевода романа на европейские языки, но реакция Мариэтты была первой и для меня драгоценной…
Я со временем еще вернусь к этим воспоминаниям, но у меня deadline, определенный Аней Герасимовой (когда-то аспиранткой Мариэтты, автора блистательной грандиозной работы о Обэриутах и яркого музыканта). Она вместе с замечательной Машей Чудаковой готовит книгу воспоминаний о Мариэтте Чудаковой.
И в заключение все же – щепоть мистики – когда я отвлекся на другую работу и пропустил день в написании текста, то немедленно получил именно от ФБ напоминание Маши Чудаковой о юбилее нашей дружбы («Наконец-то подружились через 30 лет!»).
Это сделал ФБ как раз в этот день.
И это было ВТОРОЕ напоминание ФБ.
ПЕРВОЕ – Мариэтты Чудаковой.
Потрясенный уходом Мариэтты (случайность встречи с «новой чумой», не совершили чуда врачи) я написал стихотворение, в какой-то степени передающее ощущение от ее несправедливого, раннего, да, да, раннего (куча планов, несколько книг в работе, ясный мощный феноменально оснащенный ум) ухода Мариэтты. Как раз не стало и Градского, с которым тоже были связаны долгие отношения, и я решил стихотворение оставить без посвящения, просто строки об ушедших друзьях – и в эту минуту (!) прочитал напоминание ФБ:
«В ЭТОТ ДЕНЬ
9 лет назад
Мариэтта Чудакова – Леониду Латынину. 6 декабря 2012 г.
Да, Леня!.. Пора, пора нам подружиться!»
И я, вздрогнув, немедленно вернул посвящение.
Вот это стихотворение —
Мариэтте Чудаковой
Таковы на этот час мои «Страх и Благодарность» Мариэтте ЧУДАКОВОЙ.
Ольга Лебёдушкина
Моя доктормуттер