Мариэтта

Убежденность в том, что писатель – личность, делало для исследователя неизбежными биографические штудии, реконструкции социального, политического, общекультурного, литературного контекстов, аналитическое освоение истории языка (ибо – как неоднократно повторяла М.О. – поэзия есть его высшая форма). Разумеется, многолетняя целенаправленная фальсификация большевиками новейшей отечественной истории придавала проблеме особенную остроту: извлекаемые из небытия стихи и проза прежде запрещенных (зачастую прямо убитых властью или доведенных ею до довременной смерти) оказывались для изрядного числа новых читателей (включая лучших! и даже алчущих истины профессионалов), мягко говоря, не вполне понятными, а охотников до истолкования текстов «реабилитированных» авторов в нужном (допустимом, приемлемом) духе находилось предостаточно. (Как это делалось, к примеру, с Зощенко и Булгаковым, можно узнать из беглых замечаний в работах М.О. конца 1980-х–2010-х гг. и постскриптумов к работам более ранним.) Полагаю, однако, что, если бы в юности М.О. решила заниматься Державиным, Батюшковым, Полонским или Тургеневым, к середине 1950-х изученным все- таки лучше (= оболганным меньше), чем писатели первой половины ХХ века, работала бы она точно так же, как при сделанном ею в реальности выборе. Ибо большевистское переписывание истории и литературы не знало временных границ, а общее движение культуры в целом и филологической мысли в частности требовало новой работы с огромным массивом дореволюционной словесности.

Вопрос о понимании исследователем текста (писателя, литературной эпохи, национальной словесности как целого) сцеплен с вопросом о передаче добытого «знания». Если считаешь важным, чтобы слово писателя (его весть о мире и человеке) досягнуло «читателя в потомстве», современника исследователя (обогатило и укрепило его душу, придало сил, помогло жить), необходимо сделать для него внятным и обретенный тобой «смысл».

А для того необходимо настроить читателя на должную волну, радикально перестроить контекст, отменить ту незаметную, но действенную ложь, что подменяет словесность, искусство, историю теми или иными муляжами. Для того были написаны «Беседы об архивах» (М.: Молодая гвардия, 1975; 2-е изд. – 1980), книга, «популярно» объясняющая каждому ее читателю, что лично он, его родные, друзья, знакомые обретаются (обретались) не где-то и когда-то, а в русской истории, что «частные» события, отразившиеся в старых письмах или чудом сохранившихся дневниках, – неотъемлемая часть той же истории, а происходившее «вчера» и случившееся сегодня (вроде бы имеющее значение лишь для немногих) взывает к фиксации – мемуарной и дневниковой.

Та же потребность просвещать надиктовала в новой социокультурной ситуации три «полки» книг «Не для взрослых» с неизменным императивным подзаголовком «Время читать!» (М.: Время, 2009, 2011). В этот ряд встают организации олимпиад для школьников, живущих во глубине России, попечение о провинциальных библиотеках (добывание и доставка книг, на закупку которых у государственных учреждений нет средств), публичные лекции и встречи с не-столичными читателями, т. е. огромная работа последних десятилетий, требовавшая постоянных путешествий по нашей – своей – неоглядной стране. На мой взгляд, та же воля к просвещению (воспитанию чувств) и вера в ее действенность обусловила сотрудничество М.О. с демократической властью в 1990-х и ее общественную деятельность в новом веке. Не политикой она занималась (даже когда в 2007 г. согласилась войти в первую тройку кандидатов СПС на выборах в Государственную думу!) – пыталась споспешествовать «сбережению народа» (использую речение И.И. Шувалова, приведенное Солженицыным в статье «Как нам обустроить Россию?»), одновременно просвещая тех политиков, что соглашались М.О. слушать. Она была убеждена, что сегодня в нашей стране много достойных, думающих, совестливых, умеющих и хотящих работать людей, которым, как воздух, нужна поддержка. (Ср. в цитированном выше предисловии к книге С.В. Житомирской, после четкой аттестации пореволюционной эпохи обезличивания и «низведения больших масс <…> до низменного уровня: «Но в то же самое время Россия ХХ века дала огромное количество прекрасных людей».) Это были ее читатели «действующие» и потенциальные, и М.О., по всему своему устройству, не могла бросить их на произвол судьбы.