Мария в заповеднике

— Нет, конечно, я бы не сказала, что он был груб. Наоборот, он был очень осторожен, и я ему даже понравилась, как мне кажется, несмотря на кромешную тьму.

— Недаром же я показывала тебя ему голой, — сказала Мария, хитро улыбаясь и все так же заботливо склонившись к своей «пациентке».

— Меня? Голой?

— Во время нашего купания на протоке, помнишь?

— На протоке? Но ведь там никого не было!

— Никого, кроме Магнуса, он сидел в кустах, как школьник.

— В кустах?! Он подглядывал?! Ну и наглец же, знала бы я!..

— Это я его привела… То есть я была уверена, что он пойдет за нами сам, когда услышит, что мы идем купаться… Ни один художник не упустил бы шанс подсмотреть, что там у тебя под платьем на самом деле, если, конечно, он настоящий художник. И Магнус, как видишь, не ударил лицом в грязь, он не упустил свой шанс.

— Господи, он едва не умер от страха, когда увидел меня. Зачем ему еще нужно было мою наготу? — Ольга не стеснялась иногда посетовать на свою внешность перед старшей подругой.

— Твою наготу ему надо было затем, — отвечала Мария все с тем же невозмутимым вниманием к пациенту, — чтобы он мог припомнить что-то, трогая руками в темноте, вообразить тебя и подбодрить тем свою страсть… Я это устроила для подстраховки, мало ли что там могло прийти ему в голову у жертвенника в темноте. Из-за какого-нибудь пустячного его испуга все бы могло полететь к черту! Ведь знаешь, это только миф, что мужчина всегда к этому готов. Ну и потом, вдруг бы он не нашел там, в темноте, того, что ожидал? Мужчина часто не подозревает, что на самом деле таится под платьем девушки, и стоит ему только увидеть, что она отлично слажена, он сразу поменяет о ней свое мнение… Мужчины вообще часто меняют свое мнение… в угоду своим целям, и нам не грех иногда этим воспользоваться.

Ольга было приятно успокоилась, но вдруг вспомнила о чем-то снова.

— Как все это ужасно, Мария! Почему меня никто не предупредил об этом диком Обряде? Я бы лучше покончила собой, чем такой позор…

— До восемнадцати лет тебе никто не имел права рассказывать, а после, вот уже два года между твоим папашей и моим дядечкой идут споры, из какой конюшни брать жеребца для Оплодотворения… тьфу, мерзость, надо будет нам поменять хотя бы название Обряда, когда станем царствовать… Но что за дело тебе! Это их позор, не твой, не по своей воле ты отдашься прилюдно, это сами они со всей Империи съедутся смотреть, как старички… Ну, скажи на милость, какой нормальный человек станет смотреть на такое по доброй воле?

— Но он же уголовник, черт его подери! — возопила дочка Министра. — Он людей убивал! Это я умру от омерзения — не он — во время Обряда!

— Ну-ну, моя девочка, — Мария коснулась ей коленки, укрытой одеялом. — Не бери в голову, оставь все на волю Провидения. То, что он кончится — гарантия, я узнавала: стопроцентный онанист…

— Господи, какие слова ты говоришь, Мария…

— Слова! Если бы только слова! — воскликнула Мария. — Я специально скопировала и показала Магнусу эту древнюю запись в нашей Священной Книге — ну, в той, где наши правители оставляют записанными свои впечатления о своих «зятьях на час». Никто до сих пор не мог расшифровать эту первую запись. Но Магнус, хотя и сразу прочел, зато долго не мог понять, что все это значит. Там отрывок на древнееврейском из Библии — это у Большого Конгресса книга такая есть. Магнус не мог понять, каким образом попал отрывок к нам и почему именно этот. Но когда он мне его перевел и объяснил, кажется, теперь я сама все поняла. А они-то нам: женский знак! Мокошь-заступница! Тайный Промысел! А в древнейшей Книге Империи первые же слава, оказывается, вот какие: «Онан знал, что семя будет не ему; и потому, когда входил к жене брата своего, изливал на землю, чтобы не дать семени брату своему», — так, кажется, и дальше: «зло было пред очами Господа то, что он делал; и Он умертвил его», — вот что там написано в переводе на наш язык, я запомнила. Женский знак! Проклятье это, а не женский знак! Натурально онанистами наши мужчины быть заколдованы: и Обряд оттуда пошел, и над женщиной потрудиться не умеют, и краймеры оттого, что только бы побаловать да по ветру все пустить… А ты переживаешь, — вспомнила Мария про Ольгины страхи. — Не думай о них и вовсе. Нам, главное, Обряд претерпеть, а там уж мы с тобой заживем…

— Мария…

— Да?

— А вдруг ничего не вышло, и я правда забеременею от этого поганого Цацы…

— Выбрось такую чушь из головы, я лучших ворожей просила все просчитать, ошибка исключена, ребенок будет от Магнуса, а ради здорового ребенка я бы и не такой «обряд» перенесла.

— А Магнус здоровый? — робко спросила Ольга.

— Ты что-то заподозрила? — встревожилась Мария сразу.

— Да нет, ничего особенного, так просто спросила…

— Ольга! — строго прикрикнула на нее сводница. — Говори все, как на духу, — в конце концов, речь идет о наследнике!

— Я не знаю, говорю же тебе, — смутилась дочка Министра. — Просто я подумала… в общем… А он — нормальный?

— Что ты хочешь сказать? — опешила Мария.

— Ну, знаешь, все эти художники… просто я подумала… У него с головой все в порядке?