Марина

Но Михаил не удивлялся происходившему. Он с самого начала доверял только своим друзьям Шелли и Кларету. «Людская подлость зачастую лишь ждет момента, чтобы проявить себя», — часто повторял он.

Но это всеобщее предательство порвало тонкую нить, которая еще соединяла его с внешним миром. Он углубился в собственное одиночество. С каждым днем его поведение становилось все более экстравагантным. В подвалах дома он выводил все новые стаи насекомых, которыми был одержим, — черных бабочек, известных также под названием Дьявол. Вскоре бабочки буквально наводнили особняк. Они сидели на зеркалах, картинах и мебели, словно безмолвные часовые. Михаил запретил слугам их убивать, пугать и даже просто приближаться к ним. По коридорам и залам перемещались целые рои насекомых с черными крыльями. Иногда они садились на Михаила и полностью покрывали его тело, пока он оставался неподвижным. Видя это, я боялась, что теряю его.

В те дни началась моя дружба с Луисом Кларетом, которая продолжается по сей день. Именно он рассказывал мне обо всем, что происходило за пределами нашей крепости. Михаил рассказывал мне фантастические истории о реконструкции Королевского театра и моем возвращении на сцену. Он обещал, что исправит ущерб от кислоты и я буду петь своим прежним голосом… Несбыточные грезы.

Луис сказал, что работы в Королевском театре больше не велись: деньги кончились много месяцев назад. Здание было огромной бесполезной пещерой… Михаил вел себя беспечно и спокойно, но это объяснялось лишь умением держать хорошую мину при плохой игре. Он мог не выходить из дома неделями, а то и месяцами. Целыми днями он сидел, запершись в своем кабинете, практически без сна и еды. Как мне впоследствии сказал Луис Кларет, он уже тогда стал опасаться за здоровье и рассудок Михаила. Он знал хозяина как никто другой и с самого начала помогал ему в проведении экспериментов. И именно Луис объяснил мне, что Михаил был помешан на врожденных заболеваниях, что он отчаянно желал открыть те тайные механизмы, которые задействовала природа, уродуя собственных детищ. Михаил всегда видел в них силу, последовательность и волю, которая была превыше человеческого разума. В его глазах природа была чудовищем, уничтожавшим собственные создания, не заботясь о судьбе и злоключениях тех, кто жил в нашем мире. Он собирал фотоснимки больных с отклонениями в телесном развитии, на которых человеческие существа молили об избавлении от своего проклятья.

Именно тогда проявились первые симптомы заболевания. Михаил знал, что оно затаилось у него внутри, терпеливо ожидая, словно часовой механизм. Он знал об этом с детства — с тех пор, как в Праге умер его брат. Тело Михаила начало разрушаться, костные структуры деформировались.

Он стал носить перчатки, закрывать лицо и тело.

И избегать меня. Я делала вид, что не замечаю этого, но была уверена: его тело менялось. Однажды зимой я проснулась на рассвете от его криков. Так он распрощался с прислугой.

И никто не стал ему возражать: слишком сильно слуги стали бояться его за прошедшие месяцы. Только Луис остался с нами. Михаил со слезами ярости на глазах перебил все зеркала и умчалсял к себе в кабинет.

Однажды вечером я попросила Луиса разыскать доктора Шелли: Михаил две недели не выходил из своих покоев и не отзывался, когда я его звала. Я слышала, как он всхлипывает за дверьми кабинета и разговаривает сам с собой… и не знала, что мне делать.

Я теряла его. Вместе с Шелли и Луисом мы сломали дверь и проникли в кабинет, где столкнулись с воплощением ужасного. Михаил оперировал сам себя, пытаясь перекроить свою левую руку, которая превратилась в бесполезную уродливую лапу. Шелли назначил ему снотворное, и мы сидели у его кровати до рассвета. В ту длинную ночь Шелли, повергнутый в отчаяние страданиями друга, облегчил душу и нарушил обещание никогда не рассказывать историю, которую Михаил поведал ему много лет назад. Услышав ее, я поняла, что полиция во главе с инспектором Флорианом все эти годы гонялась за призраком. Михаил не был ни преступником, ни аферистом. Он был просто человеком, свято верившим в то, что его предназначение — обманывать смерть. Пока она не обманет его.

Михаил Кольвеник родился в туннелях пражской канализации в последний день девятнадцатого века. Его матери было всего шестнадцать лет от роду, и она прислуживала в одном богатейшем дворце.