— Правительство, такъ! вдругъ горячо прервалъ его Завалевскій, — а вы не чувствуете, какъ смертельно обидно за страну, гд и въ такомъ насущномъ, кровномъ дл нужно, чтобы чиновникъ толкалъ васъ въ шею?…
Г. Самойленко и опшилъ, и обидлся въ одно и то же время.
— Да-съ, язвительно прошиплъ онъ, — и, смлымъ скачкомъ перекидываясь на противоположную сторону вопроса, — а вотъ что можетъ легко случиться: вы вотъ, напримръ, доброхотно и отъ правительства совершенно самостоятельно вздумали учредить образовательный институтъ, и деньги большія на него пожертвовали, и даже самое жилище вашихъ предковъ…
— Il n'en d'emord pas! засмялся внутренно графъ.
А тотъ продолжалъ все зле:
— И, разумется, почитаете себя въ прав разсчитывать, что увковчили, такъ-сказать, ваше имя такимъ колоссальнымъ пожертвованіемъ на благое просвщеніе… Вдругъ-съ посл вашей кончины — при жизни вашей этого, пожалуй, не сдлаютъ, — вздумается тамъ въ Петербург какому-нибудь департаменту, или совту, что институтъ вашъ вовсе никому не нуженъ, а деньги могутъ съ гораздо большею пользою быть употреблены на другое назначеніе. Хлопъ — предписаніе!… И этотъ вашъ
— Да, пожалуй, поручиться нельзя! громко засмялся Завалевскій, и подумалъ: "а онъ очень уменъ однако!"…
Еще разъ настало молчаніе.
Завалевскій прервалъ его вопросомъ, который снова озадачилъ его уже, казалось, торжествовавшаго собесдника.
— Скажите мн однако, на какое другое учрежденіе могъ бы я съ большею пользою пожертвовать деньги мои и этотъ домъ?
— А вы ужь непремнно желаете пожертвовать? растерянно пробормоталъ господинъ Самойленко.
— Да, потому что, не почитая себя способнымъ ни на какую
— Но почему же, позвольте узнать, Владиміръ Алексевичъ, вдругъ началъ Іосифъ Козьмичъ, ласковымъ, льстивымъ голосомъ, пробуя, en d'esespoir de cause, и этого фортеля, — почему же въ васъ такое недовріе къ собственнымъ вашимъ силамъ? При вашемъ, кажется, положеніи и образованіи польза, которую бы вы могли принести государству…
— Да очень просто, не далъ ему кончить Завалевскій, — потому что я вообще въ
Уменъ былъ дйствительно господинъ Самойленко, но это было ршительно выше его пониманія.
Онъ не усплъ еще найти слова въ отвтъ на это странное признаніе, какъ вдругъ изъ библіотеки донесся шумъ чьихъ-то спшныхъ и тяжелыхъ шаговъ, и кто-то, еще невидимый, запыхавшимся и визгливымъ голосомъ прокричалъ:
— Je veux ^etre d'ecapit'e si je vous c`ede sur ce point, — никогда Абиссинцы не были Семитами! Mais o`u diable ^etes vous?
— Сюда, сюда! громко отвчалъ съ мста Завалевскій, засмявшись. — Это Пужбольскій. объяснилъ онъ Іосифу Козьмичу, — большой оригиналъ, какъ увидите…
Дйствительно, въ дверяхъ кабинета показалась здоровая и рослая фигура, съ выпуклыми грудью и животомъ, огненною,
Іосифъ Козьмичъ, никогда не читавшій Шекспира, глядлъ, недоумвая, на него и на его топоръ, между тмъ какъ Пужбольскій, продолжая начатый съ Завалевскимъ въ коляск, два часа тому назадъ, споръ о происхожденіи абиссинцевъ, возглашалъ пискливымъ фальцетомъ. которымъ, какъ бы въ насмшку надъ его богатырскимъ видомъ, надлила его причудливая природа:
— Абиссинскія племена имютъ два языка, deux idiomes, qui sont le
— Семитическаго происхожденія, договорилъ, поддразнивая его, Завалевскій.
— C'est faux, c'est faux! завизжалъ князь. — Ни Бурхардъ, ни Заису…
— За то Роллинсонъ, Форстеръ…
— Mais laissez-moi donc achever, sacrebleu! И Пужбольскій со злостью рванулъ топоръ свой съ плеча и замахалъ имъ по воздуху.
— Да перестань буйствовать. пожалуйста, продолжалъ смяться графъ, — непремнно кого-нибудь изъ насъ зацпишь… Позвольте однако познакомить васъ, господа: князь Александръ Ивановичъ Пужбольскій, — Іосифъ Козьмичъ Самойленко, — здшній губернаторъ…
Это шутливое обозначеніе его положенія очень польстило Іосифу Козьмичу: онъ вовки вковъ не простилъ бы Завалевскому, если бы тому вдругъ вздумалось попросту сказать: "мой управляющій".
— Невзначай сорвется, такъ, пожалуй, и… не договаривая, улыбнулся онъ князю, кивая на его орудіе.
— Откуда ты этотъ топоръ притащилъ? спросилъ графъ.