Марина Цветаева — Борис Бессарабов. Хроника 1921 года в документах. Дневники Ольги Бессарабовой. 1916—1925

Милый Евгений Львович! У нас есть знакомый — Борис. Русский богатырь. Вечно заспанное лицо. Большие черные глаза, упорный лоб, румянец — русский, лицо — луна, медвежьего роста. Один раз я сказала про его башмаки: — «Посмотрела наверх — подумала, что большевик, посмотрела вниз, поняла, что человек.» Черты лица, несмотря на румянец, тонкие. Если бы его сделали маленьким, лет 4-ех—5-ти ничего странного бы не было. — Дитя. — Деятельно занялся нашими окказиями. — М<арина> прочла ему Царь-Девицу. Когда дело доходило до самой Ц<арь>Д<евицы>, он выдавался вперед, как будто бы там ему встречалось тысяча препятствий. Разгорался, как в тяжелой болезни, глаза горели как вымытый хрусталь. Волосы — лес. Безумно вдохновенен. Понимает всё. Говорит Г по-деревенски (смесь Г с X). Ходит в рубашке с женским вырезом. Панталоны — юбка. Туалета своего не стыдится. Смех короткий, прерывающийся как кашель. Иногда, когда задумывается, лицо каменной статуи, на к<отор>ую дунула Вечность. Глаза его тогда смотрят через всё. Он великан, стыдящийся своих мускул. Сейчас вечер. М<арина> пишет Егорушку. Лампа тускло горит и режет глаза. Б<орис> недавно ушел. Он переписывал Царь-Девицу под диктовку Марины. Наверное это письмо дойдет. Не решаюсь написать скоро, п<отому> ч<то> скорости помеха — сов<етское> передвижение. Наверху играют одним пальцем солдаты. Их печальный интирницьинал доносится скрипом до ушей. — Много писем послано Асе с надеждой на почту или на человека. — Где-то скребутся мыши, скрипят лестницы, растапливаются печки. — Мрачная тишина. —

_____

Милый Е<вгений> Л<ьвович>! Сейчас утро. Дописать вчера письмо не успела. Тихо шипит гаснущий огонь. Маринина папироса всё время поджигает волосы. (Дурная примета.) Вчера ночью Б<орис> переписывал Царь-Девицу под диктовку (сон!) Марины. Милый Б<орис>! Говорит чистой русской речью, сидя на диване, на к<отор>ом сидели когда-то Вы. Поклон Вашей жене. М<ожет> б<ыть> мы уедем и тогда пришлем Вам прощальное письмо под названием «Последний день Трущобы».

М<арина> сейчас говорит мне смешные куски из «Егорушки». — Е<вгений> Л<ьвович>! Если у Вас будет сын, то назовите его Егорушкой, в честь Марининой поэмы, а если дочь — то в честь Марининой жизни (Марининой лучшей поэмы) — Мариной. — Прабабушка Скрябиных, когда Б<орис> приходит с топором, вздыхает — «что рубит-то — хорошо, да уж лучше бы без топора как-нибудь… А то — всё думается — рассердится.» <…>

Марина Цветаева — Борису Бессарабову[50]

31-го русского января 1921 года. <31/12 февраля>

Борюшка!

Вот Вам занятие на дорогу: учитесь читать почерк так же как душу — тогда нам с Вами никогда не расстаться.

Борюшка, такого, как Вы у меня еще никогда не было.

— Помню Ваш первый приход — в упор: — Как мне Вас называть? — «Марина, какое хорошее имя, не надо отчества…».

— Умник и смелое существо.

— И мой ответ — и удивленный и одобряющий: — «Зовите как Вам удобней — как Вам приятней».

_____

Борис, мне легко с Вами. Наша последняя встреча — пробный камень. Если бы я могла отойти от Вас — то только сегодня — не знаю, в каком часу утра. Но я не смогла — не отойду — я помню Ваш голос и Ваши слова — Вашу тихую — потом — нежность. Над Вами и мной один закон: наши собственные человеческие недра.

Вы добры — и творчески добры: доброта как очарование, доброта — как сила. И поэтому — Борис — умоляю не будьте вьючным животным для Ш<аховс>ких и К (это — я — говорю!!!) — они этого не поймут, для них доброта — выгода и скупость, пошлите их <к> черту — в их родовые поместья — на том свете!

Человек, который может пользоваться Вами — дурак и подлец.

Дурак — ибо от Вас можно взять несравненно больше, чем силу Ваших рук, — то, что я беру: душа! —

Подлец — ибо из добровольного открытого дара делает Вам же невылазный долг.

Думайте о своей душе, Борис, не разменивайтесь на копейки добрых дел недобрым людям, единственное наше дело на земле-Душа.

Я знаю, что Вы широки: Вам ничего не жаль — на всех хватит (знаю, ибо я такая же! Но мне вчуже обидно: Вам, Боренька, цитирую Царь-Девицу — не ковры расшивать, а дубы корчевать.

_____

Встреча с Вами имеет для меня большое моральное значение: лишнее подтверждение главенства человеческого закона над всеми другими — людскими! — вера в человеческое бескорыстие, в любовь «Не во имя свое — мы одной породы, только я гибче Вашего и во мне больше горечи».

— Нужно же, чтобы первый человечий человек, которого я встретила после С<ергея> был к<оммуни>ст!

О Вашем к<оммуни>зме, Боренька, клянусь Богом — та же история, что с Ш<аховс>кими.

Вам дан величайший дар в руки, — живая душа! — а Вы отдаете ее в никуда, тысячам, которых Вы не знаете и отдаете не по вдохновению — выйдя на площадь — или — лбом вперед — в бой! — а по приказу, по повестке, катясь по наклонной дороге — по расшатанным рельсам — чужих слов и воль!