Читаем Марина Цветаева — Борис Бессарабов. Хроника 1921 года в документах. Дневники Ольги Бессарабовой. 1916—1925 полностью

Пишу Егорушку. В нем сущность Б<ориса>: НЕВИННОСТЬ БОГАТЫРСТВА. — Борение с темной кровью. Там у меня волки, змеи, вещие птицы, пещеры, облака, стада, — весь ХАОС довременной Руси! Дай мне Бог дописать эту вещь, — она меня душит!

_____

Мне хорошо с Б<орисом>. Он ласков, как старший и как младший. — И мне с ним ДОСТОЙНО. Мы с ним мало смеемся, это меня умиляет. — «Б<орис>, Вы не понимаете шуток!» — Я не хочу их понимать! — Скоро он приведет мне одного своего товарища — очень русского и очень высокого ростом. Приведет на явную любовь, знаем это оба и молчим. — Этот меня не обокрадет ни на щепотку радости! —

Аля его обожает: ей по сравнению с ним — тысячелетие. Если бы Вы видали их вместе! Благостный и усталый наклон ее головы и потерянный взгляд — и его малиновую кровь — рядом!

Да, еще одно слово ко мне Бориса:

— Я не хочу, чтобы Сергей — там — слишком нас проклинал! (Говорил о необходимости устроить мою внешнюю жизнь.) И еще — глубокой ночью, слышу сквозь сон:

— У меня две вещи на свете: Революция — и Марина.

(У С<ережи>: Россия — и Марина! — Точные слова.) — «И моим последним словом будет, конечно, Марина!» <…>


Марина Цветаева — Борису Бессарабову[56]

Москва, 15-го русск<ого> февраля 1921 г., вторник

— День отъезда —

Борюшка! — Сыночек мой!

Вы вернетесь! — Вы вернетесь потому что я не хочу без Вас, потому что скоро март — Весна — Москва — п<отому> ч<то> я ни с кем другим не хочу ходить в Нескучный сад, — Вы, я и Аля — п<отому> ч<то> в Н<ескучном> с<аду> есть аллея, откуда, виден, как солнце, купол Храма Спасителя, п<отому> ч<то> мне нужен Егорушка — и никто другой!

Б<орис> — Русский богатырь! — Да будет над Вами мое извечное московское благословение. Вы первый богатырь в моем странноприимном дому.

— Люблю Вас —

Тридцать встреч — почти что тридцать ночей! Никогда не забуду их: вечеров, ночей, утр, — сонной яви и бессонных снов — всё сон! — мы с Вами встретились не 1-го русск<ого> янв<аря> 1921 г., а просто в 1ый день Руси, когда все были как Вы и как я!

Б<орис>, мы — порода, мы — неистребимы, есть еще такие: где-н<и>б<удь> в сибирской тайге второй Борис, где-н<и>-б<удь> у Каспия широкого — вторая М<арина>.

И все иксы-игреки, Ицки и Лейбы — в пейсах или в островерхих шапках со звездами — не осилят нас, Русь: Б<ориса> — М<арину>!

Мое солнышко!

Целую Вашу руку, такую же как мою. Мне не страшно ни заноз ни мозолей, — я просто не замечаю их! — Лишь бы рука держала перо, лишь бы рука держала такую руку, как Ваша!

_____

Чуть вечереет. — Скоро Вы. — Скоро отъезд.

Заработают колёса. Вы будете улыбаться. И я улыбнусь — в ответ. Я не буду плакать. Я привыкла к разлуке. — Всё мое — при мне! И вся я-при Вас!

_____

Дружочек, забудьте все наши нелепые выдумки, мои дурные сны, Ваш на них ответ.

Всё это — ересь. — Я не Вам верна, а себе, — это вернее. И верная себе, верна Вам, — ибо не Вы, не я, — Дух, Б<орис>! — Наш богатырский дых!

_____

Никогда не забуду: темный бульвар, мой рассказ о Егории — скамейка — спящая Аля — раскинутые крылья шубы. (Где-то она?! Спаси ее Бог, равно как ее хозяина!)

Спасибо Вам, сыночек, за — когда-то — кусок мыла, за — когда-то — кусок хлеба, за — всегда! — любовь!

И за бумагу, Борюшка, и за тетрадочки, и за то, как их сшивали, и за то, как переписывали Ц<арь> Девицу, — и за то как будили и не будили меня!

Спасибо за скрипящие шаги у двери, за ежевечернее: Можно? — за мое радостное: Входите.

Я затоплена и растоплена Вашей лаской!

И за ночь с 17-е на 18-е февраля — спасибо, ибо тогда прозвучали слова, к<отор>ые — я до Вас — слышала на земле лишь однажды.

Вы — как молотом — выбили из моего железного сердца — искры!

_____

До свидания, крещеный волчек! Мой широкий православный крест над Вами и мое чернокнижное колдовство.

Помните меня! Когда тронется поезд — я буду улыбаться — зна́ю себя! — и Вы будете улыбаться — зна́ю Вас! — И вот: улыбка в улыбку — в последний раз — губы в губы!

И, соединяя все слова в одно: — Борис, спасибо!

               Марина.


Б. Бессарабов

Поездка с инспекцией[57]

1. Штаб желе<зно>дор<ожных> войск Республики (VI отд<ел> ЦУПВОСО) Культурно-инструкторский отдел — инспектор.

— Поездка моя с инспекцией на запад к польской границе — секретарем инспекции. Комиссар инспекции — тов. Савин. Негорелое. Польские шпионы в форме Красной Армии.

Митинг в жел<езно>дор<ожном> полку: — «Да что там много говорить! Надо короче!..» — «Кто за Ленина?! (лес рук) — «Кто за Троцкого?!.» ни одной руки). — «Ясно, товарищи!..» — Так поставил вопрос секретарь партячейки полка — красноармеец железнодорожных войск Республики по вопросу о роли профсоюзов.

На этом же митинге по текущим вопросам вел ответы комисcap полка венгерец (фамилии его не помню, но очень хороший товарищ).

Красноармеец: Тов<оварищ> комиссар, вот вы говорили, что с бабами надо вести себя аккуратно и не трогать девушек, но что бабы нужны для здоровья нам здоровым мужчинам-бойцам.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Третий звонок
Третий звонок

В этой книге Михаил Козаков рассказывает о крутом повороте судьбы – своем переезде в Тель-Авив, о работе и жизни там, о возвращении в Россию…Израиль подарил незабываемый творческий опыт – играть на сцене и ставить спектакли на иврите. Там же актер преподавал в театральной студии Нисона Натива, создал «Русскую антрепризу Михаила Козакова» и, конечно, вел дневники.«Работа – это лекарство от всех бед. Я отдыхать не очень умею, не знаю, как это делается, но я сам выбрал себе такой путь». Когда он вернулся на родину, сбылись мечты сыграть шекспировских Шейлока и Лира, снять новые телефильмы, поставить театральные и музыкально-поэтические спектакли.Книга «Третий звонок» не подведение итогов: «После третьего звонка для меня начинается момент истины: я выхожу на сцену…»В 2011 году Михаила Козакова не стало. Но его размышления и воспоминания всегда будут жить на страницах автобиографической книги.

Карина Саркисьянц , Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Театр / Психология / Образование и наука / Документальное
След в океане
След в океане

Имя Александра Городницкого хорошо известно не только любителям поэзии и авторской песни, но и ученым, связанным с океанологией. В своей новой книге, автор рассказывает о детстве и юности, о том, как рождались песни, о научных экспедициях в Арктику и различные районы Мирового океана, о своих друзьях — писателях, поэтах, геологах, ученых.Это не просто мемуары — скорее, философско-лирический взгляд на мир и эпоху, попытка осмыслить недавнее прошлое, рассказать о людях, с которыми сталкивала судьба. А рассказчик Александр Городницкий великолепный, его неожиданный юмор, легкая ирония, умение подмечать детали, тонкое поэтическое восприятие окружающего делают «маленькое чудо»: мы как бы переносимся то на палубу «Крузенштерна», то на поляну Грушинского фестиваля авторской песни, оказываемся в одной компании с Юрием Визбором или Владимиром Высоцким, Натаном Эйдельманом или Давидом Самойловым.Пересказать книгу нельзя — прочитайте ее сами, и перед вами совершенно по-новому откроется человек, чьи песни знакомы с детства.Книга иллюстрирована фотографиями.

Александр Моисеевич Городницкий

Биографии и Мемуары / Документальное