Марина Цветаева — Борис Бессарабов. Хроника 1921 года в документах. Дневники Ольги Бессарабовой. 1916—1925

Олечка нам будет рассказывать о думах человеческих, их росте, возрождении, умирании и воскресении; о своих достижениях в познании истины.

Вот интересно, что мы преподнесем через четыре года нашей дорогой «Мамочке-Цели».

Думаю, что мы будем сильными, счастливыми, увидя ее в нас, во весь ее рост, во всю ее могучую, — богатырскую ширь.

* * *

Дорогие братья Всевочка и Володюшка! Дорогая сестра, Олечка!

«Наш путь тяжел, наш путь далек,
А Небо, все чернеет…
Спешим, друзья, на Огонек!
Он путников-согреет!»

Найдите любимую молитву нашей любимой Мамочки — «Живые в помощи Вышнего!».

В один из наших вечеров — почитаем, перепишем и обменяемся, вместо карточек — подписями под молитвой — любимой Мамочки. В Москве я долго искал путь моей жизни и через исключительную встречу, исключительную любовь к Марине Цветаевой — я свой путь нашел, но не в Москве, а в Питере.

По возвращении из Воронежа или осенью я, наверное, буду там. Если поеду летом, то буду упорно работать в библиотеке, чтобы войти в него раньше формального поступления. Мой будущий институт с 4-х годичным курсом называется очень красиво, — по-родному… — «Российский Институт Истории Искусств».

В Питере был не напрасно! Познакомился с Анной Андреевной Ахматовой и ее вторым мужем профессором ассирологом — Шилейкой. У нее же познакомился с изумительной женщиной Валерией Сергеевной Срезневской, которую я пошел провожать от Ахматовой, и, когда довел до ее дома, то она сказала, что очень хочет показать меня своему мужу. Он был тоже превосходный человек. Вячеслав Вячеславович, между прочим, профессор Питерского Университета и старший врач Университетской клиники.

Был у тетки Веры Алексеевны Зайцевой (жена писателя Бориса Зайцева). Она старая генеральша — очень породистая[83] — и сказала, что будет очень и очень рада, если я у нее буду бывать.

Вот уже три места, где я смогу бывать в отдых от работ. — Очень этому рад.

Целую крепко Вас, дорогие мои. Скоро увидимся. Ваш брат — Борис.

Из воспоминаний Анастасии Цветаевой[84]

Май 1921

После моего расставанья с Мариной прошло три с половиной года. Когда наша письменная связь упрочилась, она прислала мне через ехавшего в мои края (друга и поклонника ее стихов, служившего в Красной армии) Б.А. Бессарабова письмо с вызовом меня в Москву на работу, машинописный сборник стихов 1917-1921 годов. «Юношеские стихи»[85], мне посвященные, переправленный на старую орфографию (красными чернилами ее рукой) — и пуд белой муки — продать — на дорогу… <…>

Май 1921 года. Путь, загражденный раньше Гражданской войной, был свободен, но ехать мне с восьмилетним сыном пришлось девять суток. Ехали в теплушке вместе с другими, кому посчастливилось достать пропуск. Но мой пропуск был дан прямо до Москвы, а по пути, в Мелитополе, как сообщили слухи, требовали добавочного. Нас могли высадить — и куда бы мы делись, сорвавшись с места и не доехав до своего? Миг был страшен. Зажав в руке бумагу с магическим, словом «Москва», я пригнулась за ворохом багажа, прижав к себе сына, фонарный луч, шаривший по головам, скользнул мимо нас, мы облегченно вздохнули: беда миновала. Москва — наша! <…>

21-22 мая (в Николин день?) мы подъехали к Москве.

Поезд остановился за Рогожской заставой. Как помню я этот час! Ливень и то, как в просвете меж его струй блеснула искра купола Храма Спасителя, и снова его заволокло, и как мы чудом, на отложенные для этого гроши, наняли ломовика, в Москву ехавшего, и, взгрузив на него наш жидкий багаж (все, что могли поднять наши четыре руки, — остальное из уцелевшего скарба было брошено у друзей), — мокрые до нитки, мы въехали в еле видимую за струями ливня Москву.

Может быть, вспомнилось бы детство и отрочество, въезды осенью из Тарусы на знакомые улицы с золочеными вывесками кренделей у булочных и трактиров Садовой, но ливень, обращавший улицы в реки, отбивал память.

<…>…Комната совсем темна (это идут те минуты, которые Пушкиным: «…заря сменить другую спешит, дав ночи — полчаса…»).

Лежим, глаза в ночь. Марина говорит, я слушаю:

<…>…Борис Бессарабов (он не застал тебя, жаль), — ну, ты его тут увидишь — юный, мужественный, а румянец — детский, или, как бывает у девушек, «кровь с молоком». Настоящая русская душа! Так ко мне привязался! Красноармеец. Как понимает стихи! Друг. Все сделает, что, увидит, нужно. Редкий человек».

Из воспоминаний Бориса Бессарабова

Инспекция в Закавказье. Лето 1921 года

Состав инспекции: начальник — начальник жел<езно>до-р<ожных> войск Республики — тов<арищ> Скребнев, комисcap инспекции — я, главный инженер — Соловьев. Инспекция размещалась в мягком салонном вагоне. В моем распоряжении было два купе — служебное и бытовое. Скребнев был с своей женой.

Маршрут инспекции: