Марина Цветаева — Борис Бессарабов. Хроника 1921 года в документах. Дневники Ольги Бессарабовой. 1916—1925

Дорогая моя мамочка, пишу воскресным утром, снаряжаясь в церковь. Иду к «Нечаянной Радости». Надежда Сергеевна просила отслужить панихиду по Сереже[173] (сыну Льва Исааковича Шестова). Лис вчера чувствовал себя опять лучше. Нарядился в ажурную кофту, убрал косы по-геленджицки (Леля знает как — каждая коса заложена кругами на уши — каждая закрывает половину головы), объявил, что он здоров, и в больницу незачем ехать. Однако скоро пришел в изнеможение и уснул. Ей совсем нельзя вставать, но даже Филипп Александрович, во внимании к ее 19 годам и живости характера разрешил изредка делать отступления от лежачего режима. Передайте Анне Петровне[174], что выяснилось вчера вечером окончательное помещение Лиса к Филиппу Александровичу так как все другие клиники переполнены ранеными. Во вторник — среду — Лис будет перевезен туда. Целую. В.

30 января. Москва — Петроград

О. Бессарабова — В. Виткович[175]

Валя, я тебе пишу часто. Лежу смирно (живу теперь в царстве и в веке Шекспира). Вдруг в комнату входит моя настоящая живая мама. Вот удивление. Я почему-то испугалась и присмирела. (Испугалась, конечно, не маму, а факта ее приезда, я ведь знаю, как ей трудно оторваться от семьи.) Очень рада мамочке! Она соскучилась, и вот приехала. Побудет со мною три дня. Я почему-то очень ослабела. Не приехала ли мама в связи с предстоящей операцией? Аппендицит, кажется не сложная и довольно обычная операция, маме издали это показалось страшнее.

31 января

Мамочка и Вава ходили по церквам. Принесли мне красный воздушный шар. Мне они нравятся и летают у меня частенько. Мама посмеялась на это — «От ветра искры гаснут, Огонь горит сильнее», прочла я у Шекспира.

Ветра, ветра! Если я искра, пусть и погасну, а если огонь, — пусть будет ветер сильнее, и пусть будет все что бывает в жизни.

От брата Николая письмо из Японии[176]. Очень интересно.

Что это ты такая трусиха, Валечка? Ты говоришь со мной так (в письмах), как будто спешишь успеть сказать все самое нежное, я совсем не так уж больна. Слабость от долгой диеты и лежания. У меня аппендицит, несколько осложненный, его не сразу разгадали, потому что был ряд необычных симптомов и явлений, — писать об этом очень скучно. Ну, а если бы пришлось и умереть (а это не обязательно) — так что же суетиться? Это устраивается само собой, без нашего согласия. И зачем думать о том, чего еще нет, а есть на свете так много чудесно интересного. Ты не бойся, я не так уж больна, чтобы могла быть речь о смерти. Теперь именно, как никогда, почему-то я живу, вся как бы пронизанная солнцем. От всех добрых, дружественных флюидов ко мне — от людей, от жизни, от близких и от чужих (и ни за что, ни про что, а просто так) — м<ожет> б<ыть>, и есть это ощущение солнца, — его тепла и света, и животворящей силы. И это только субъективно кажется, что это изнутри — у меня одной только это ощущение тепла, света, радости. М<ожет> б<ыть>, — ясное отражение всего доброго, что направлено ко мне от всех вас, моих дорогих, и даже от посторонних людей. А, в крайнем случае, Валечка — естественнейшая в мире вещь — когда-нибудь умереть. И лучше умереть молодой и счастливой, чем недвижимой, отжившей старухой, которой тяготятся, м<ожет> б<ыть>, даже и самые близкие и любящие люди. Я так люблю жизнь, что и умереть не страшно. Доверяю жизни и смерти, — всему свое время.

1 февраля

С утра оделась во все черное. Такая легкая прозрачная шелковая кофточка, — мама сшила ее сама. Хочу быть здоровой. С утра Вавочка и Михаил Владимирович поехали в подмосковный какой-то красивый монастырь. Я отворила дверь на звонок Михаила Владимировича. Он очень удивился, что я встала, и обрадовался. Он изумился, что я «совсем взрослая». Сказал, что за эти два месяца я очень изменилась, и как-то вся выросла, и похудела, и стала совсем взрослая. Когда я лежала вся в белом, он совершенно искренно забыл, что я уже не девочка, да еще эти косы по плечам, а когда встала, оделась, я оказалась вон какая высокая. М<ожет> б<ыть>, я и подросла?

Завтра будет консилиум. Филипп Александрович привезет Готье[177] и Ребриха или Алексинского[178], и они вместе решат, нужна ли мне операция.

«Скажи маме, Лисик, скажи ей от себя, чтобы она не брала тебя в Воронеж» — «Лис? Когда? Зачем? С какой стати? Кто это придумал?!» (Михаил Владимирович)

И тут что-то «замяли разговор». Когда я сказала, что домой надо было бы ехать, если бы клиника не поставила бы меня на ноги, — вдруг все разбежались в разные двери, — кто куда. А потом эту тему мне так и не удалось поймать за хвост.