Марина Цветаева — Борис Бессарабов. Хроника 1921 года в документах. Дневники Ольги Бессарабовой. 1916—1925

Мой маленький Лис, пришли мне записочку, чтобы знать, как отразилось в тебе то новое и по символам такое трудное и важное, что таят в себе вещи и флюиды больницы. Знаю, что ты молодец, не ищешь в жизни легкого, не прочь от самого трудного. Все-таки мне было так сильно грустно, так сжалось сердце, когда твоя фигурка, такая маленькая в большом коридоре, затерялась в конце его. Меня заставили просидеть в приемной больше часа. Едва не растерзал свирепый от тяжких впечатлений вепрь — фельдшер. Но я спаслась от него, проскользнув в дверь, когда он рычал в отдаленном углу (он не хотел меня выпускать). Потом я стояла на ветру в ожидании трамвая до половины девятого и все боялась, что он (вепрь) выскочит и потащит меня в приемную. В результате у меня температура. Боюсь, что она помешает приехать к тебе завтра. Если бы Ребрик разрешил свидание до 6 часов (Филипп Алекс<андрович> говорит, что это вполне возможно, то завтра к тебе приехал бы Михаил Владимирович, а я в это время пила бы аспирин). Напиши в записочке, что тебе можно, чего хочется. Привезу. Пока додумалась до одних альбертиков» (печенье), но они далеко не гостинцы, а с той же линии aspirini-tanalini.

Без тебя на Собачьей Тропке так пусто и уныло, и вообще пусто. Веди себя примерно, чтобы начальство поскорее отпустило тебя на Собачью Тропку.

Таля[181] тебе кланяется, Катя тоже. Я была в церкви. Там лучше всего думается о том, о чем под старость необходимо подумать — о спасении души, и не души Мировича, а душ всех до единого, прежде нас бывших, и еще не рожденных в веках. Целую тебя.

Забыла прибавить самое главное: остановилась вчера у витрины фотографии под чеховским заглавием: «Я в пяти позах»[182] и слышу, как маленький офицерик говорит: «Вот это так косы!» И вижу: пять Лисов и 10 великолепных хвостиков. Где от них квитанция? Надо их выкупить с витрины. В.

12 февраля

У меня в жизни теперь — счастливая светлая полоса. Операция будет через две недели. От людей не только от моих близких, любимых, но и от других, посторонних, со всех сторон, чудесно ощутимое светлое тепло, внимание, сочувствие. Ни за что, а просто так. Разве что у всех людей в жизни так?

Физическую боль я умею отделять от себя и не сгибаюсь от нее. Больно, и пусть. А я веду себя так, как будто боли нет. Ну, когда уж очень остро — молчу, закрою глаза как будто задремала (говорить тогда трудно). Иногда просто пережду, а иногда и как-то переупрямлю боль. А когда совсем уж плохо — что же суетиться? Лежу тихонько.

19 февраля

О. Бессарабова — В.Г. Мирович из клиники

…Огромное окно из коридора в небо — драгоценный синий камень. В глубине его — трепетные огни. Синий час! Такой же синий час бывает и очень рано утром, перед рассветом. Я очень богата. У меня дни, ночи, совершенно мои. Наталья Дмитриевна (Шаховская) принесла мне живые крымские подснежники. Вся наша палата стала похожа на весну.

Сегодня я особенно увидела, какая прелестная Наталья Дмитриевна. Не красивая, а прекрасная. Это от ее глаз так освещается ее простое, как будто обыкновенное лицо с большим умным и кратким лбом Мари Болконской. Ни одну женщину в жизни я не могу вспомнить более подходящую к облику Мари Болконской.

20 февраля

Острая боль. Острая, острая боль. Солнце, душистая почка тополя в ласковом письме Надежды Сергеевны Бутовой, и ее стихи о весне, в лесу, с деревьями на поляне. Письма Вавочки, Лели Полянской и моей Вали Виткович.

21 февраля

Сегодня «Прощеный День» — День прощения. Люблю этот праздник. Не могу вспомнить — кого бы мне простить? Прошу простить меня всех, кому хоть нечаянно и не нарочно когда-нибудь от меня было больно, нехорошо, неприятно. И прощаю всех, кто в будущем, если оно будет, сделает мне какую-нибудь боль, беду, огорчение, зло.

Были у меня — Вавочка и Коля. Принесли возможные и невозможные баловства, и больше всего обрадовали меня большие ветки — целый сноп веток мимозы. Вся палата любовалась ими, вот были все рады! «Такие букеты приносят только женихи». «Он ваш жених?» — Нет, это просто Николай Григорьевич. — Родственник? — Да? да. Троюродный племянник мужа сестры моего отчима.

23 февраля

Клиника… Удивительно, каждое утро кажется мне, что сегодня совершенно новый день, и все (вся жизнь вообще) — начинается сначала (и навсегда). Каждое утро — как первое утро мира! Очень хорошо, что здесь такие огромные окна. Всегда приветствую мои синие часы — в сумерки перед вечером и перед рассветом. Эти синие часы — мои — (эти строчки выбрала я, как главное, чем жилось в клинике. Подробности клинической жизни сберечь не пожелала, хотя к ним и принуждали в письмах мои корреспонденты).

26 февраля из клиники

О. Бессарабова — В.Г. Мирович

Вавочка… Родная моя Вавочка, жалко заснуть, — не хочется уступить сну такое ясное хорошее состояние. Вот она, Радость жизни, когда пришла ко мне. Хорошо жить, не страшно и умереть. Крепко целую Вас, Колю, Михаила Владимировича, Наталью Дмитриевну, дом Добровых и всех. Лис.

27 февраля