Читаем Марина Цветаева. Письма 1924-1927 полностью

_____

Часто во время прогулки мне хотелось идти с Вами. Вообще: то, что Вы здесь видели и вообще будете видеть — не я.

Denn dort bin ich gelogen — wo ich gebogen bin {217} [1038].

Я буду по Вас скучать.

МЦ._____

Глядя Вам вслед — как с корабля, где не наша воля:

— Вот остров, который я миновала. Может быть — тот, где…

_____

Встреться мы раньше или позже — во всяком случае иначе — но эту песенку Вы знаете.

_____

Листка не храните.


Впервые — Revue des Études slaves. С. 201. СС-6. С. 321. Печ. по СС-6.

91-26. A.A. Тесковой

St. Gilles-sur-Vie, (Vendée)

Av de la Plage, Ker-Edouard

<Около 1 августа 1926 г.> [1039]


Дорогая Анна Антоновна,

Дошло ли до Вас мое первое письмо по старому адресу, с подробными вопросами и просьбами о зимнем устройстве.

Наши дела таковы: мне разрешено оставаться здесь до 15-го сентября. т.e. 15-го сентября я уже должна быть в Чехии. До этого срока я буду получать 500 кр<он> вместо тысячи (уже получила за июль) как все писатели, живущие заграницей (Бальмонт, Тэффи, Зайцев и еще кто-то [1040]). Буду ли я получать прежнюю тысячу в Чехии — не выяснено, выясняю. Ехать на 500 кр<он> невозможно, мне и так придется брать в долг на дорогу, далёкую и дорогую. Если 500 кр<он> — вещь решенная, буду хлопотать о предоставлении их мне во Франции. Не знаю чего желать. Очень жаль расставаться с С<ергеем> Я<ковлевичем>, оставлять его одного в Париже — не устроенного и не умеющего жить — с другой стороны страшно за детей. Париж без денег — очень мрачная вещь. Вопрос разрешится сам собой: дадут тысячу, еду, дадут 500 кр<он> — буду просить о высылке их мне во Францию. Во Франции я, будучи на глазах, нет, нет, да приработаю, в Чехии заработка, кроме «Воли России», нет.

Написала Завадскому с просьбой узнать. Времени у меня месяц с небольшим. Неизвестность — хуже всего.

Сердечное и растроганное спасибо за высланные сто кр<он>, никогда перевод (бланк) не вызывал во мне такого умиления. Я только боюсь, что вы себя чего-нибудь насущного лишили. Этого {218} меня растравляет.

_____

Ваша открытка. Взглянув, я почувствовала странное волнение. В чем дело? Деревья. Деревья, которые я не видела в Париже (фабричный район), которых не вижу здесь (один песок). Деревья, которые люблю больше всего на свете. У моря я у моря, в лесу я — в лесу: mitten drinnen {219}. У моря я в гостях (ненавижу гостить, такой расход любезности!), в лесу я дома, одна, сама своя. Я, по чести, не люблю моря и не думаю, чтобы его можно было любить. Оно несоизмеримо больше меня, я им подавлена. И величие его — не родственное (оттого подавлена!). Всякое величие родственное, но иное величие исключает понятие родства. Таково море. Я охотно отказываюсь (м<ожет> б<ыть> неохотно, но… приходится!) от родственности в жизни, но с вещью (Ding) я роднюсь. Пусть меня не любят люди, но деревья пусть меня любят. Море меня не любит.

— Вот. —

На Вашей открытке деревья явственно протягивают мне руки, и открытка больше взволновала меня, чем море (даже Океан!), в котором я в тот день купалась. В море я купаюсь, в листве я тону.

Всякое не люблю сложно — как и люблю! — поэтому так пространно.

_____

Как Вам живется, дорогая Анна Антоновна, Вам и Вашим? Какова погода — это главное действующее лицо в нашей жизни? Есть ли знакомые?

Нас собирается навестить А.И. Андреева, стосковавшаяся среди своих великовозрастных — и именно потому скучных — детей. Помните как мы вместе у нее были в гостях? Люблю ее всей нашей рознью.

Целую Вас нежно. Сердечный привет матушке и сестре. Я иногда вспоминаю Вашу бабушку, вязавшую при луне, и думаю, что она была счастливее меня.

Аля целует, С<ергей> Я<ковлевич> всячески приветствует.

М.Ц.

1-го Муру полтора года, пришлю фотографию.

Если бы Вы, дорогая Анна Антоновна, со своей стороны навели справки о (500 или 1000?) в Чехии, было бы оч<ень> хорошо.


Впервые — Письма к Анне Тесковой, 1969. С. 42–43 (фрагмент). СС-6. С. 349. Печ. полностью по кн.: Письма к Анне Тесковой, 2008. С. 42–44.

92-26. P.M. Рильке

St. Gilles-sur-Vie

2-го августа 1926 г.


Райнер, твое письмо [1041] я получила в день своих именин — 17/30 июля, у меня ведь тоже есть святая, хотя я ощущаю себя первенцем своего имени, как тебя — первенцем твоего. Святой, которого звали Райнер, звался, верно, иначе. Ты — Райнер.

Итак, в день моих именин я получила лучший подарок — твое письмо. Как всегда, совсем неожиданно. Я никогда к тебе не привыкну (как к себе самой!), и к этому изумлению тоже, и к собственным мыслям о тебе. Ты — то, что приснится мне этой ночью, чему я этой ночью буду сниться. (Видеть сон или во сне быть увиденной?) Незнакомкою в чужом сне. Я никогда не жду, я всегда узнаю́ тебя.

Перейти на страницу:

Все книги серии Цветаева, Марина. Письма

Похожие книги

Том 4. Материалы к биографиям. Восприятие и оценка жизни и трудов
Том 4. Материалы к биографиям. Восприятие и оценка жизни и трудов

Перед читателем полное собрание сочинений братьев-славянофилов Ивана и Петра Киреевских. Философское, историко-публицистическое, литературно-критическое и художественное наследие двух выдающихся деятелей русской культуры первой половины XIX века. И. В. Киреевский положил начало самобытной отечественной философии, основанной на живой православной вере и опыте восточно-христианской аскетики. П. В. Киреевский прославился как фольклорист и собиратель русских народных песен.Адресуется специалистам в области отечественной духовной культуры и самому широкому кругу читателей, интересующихся историей России.

Александр Сергеевич Пушкин , Алексей Степанович Хомяков , Василий Андреевич Жуковский , Владимир Иванович Даль , Дмитрий Иванович Писарев

Эпистолярная проза
Все думы — о вас. Письма семье из лагерей и тюрем, 1933-1937 гг.
Все думы — о вас. Письма семье из лагерей и тюрем, 1933-1937 гг.

П. А. Флоренского часто называют «русский Леонардо да Винчи». Трудно перечислить все отрасли деятельности, в развитие которых он внес свой вклад. Это математика, физика, философия, богословие, биология, геология, иконография, электроника, эстетика, археология, этнография, филология, агиография, музейное дело, не считая поэзии и прозы. Более того, Флоренский сделал многое, чтобы на основе постижения этих наук выработать всеобщее мировоззрение. В этой области он сделал такие открытия и получил такие результаты, важность которых была оценена только недавно (например, в кибернетике, семиотике, физике античастиц). Он сам писал, что его труды будут востребованы не ранее, чем через 50 лет.Письма-послания — один из древнейших жанров литературы. Из писем, найденных при раскопках древних государств, мы узнаем об ушедших цивилизациях и ее людях, послания апостолов составляют часть Священного писания. Письма к семье из лагерей 1933–1937 гг. можно рассматривать как последний этап творчества священника Павла Флоренского. В них он передает накопленное знание своим детям, а через них — всем людям, и главное направление их мысли — род, семья как носитель вечности, как главная единица человеческого общества. В этих посланиях средоточием всех переживаний становится семья, а точнее, триединство личности, семьи и рода. Личности оформленной, неповторимой, но в то же время тысячами нитей связанной со своим родом, а через него — с Вечностью, ибо «прошлое не прошло». В семье род обретает равновесие оформленных личностей, неслиянных и нераздельных, в семье происходит передача опыта рода от родителей к детям, дабы те «не выпали из пазов времени». Письма 1933–1937 гг. образуют цельное произведение, которое можно назвать генодицея — оправдание рода, семьи. Противостоять хаосу можно лишь утверждением личности, вбирающей в себя опыт своего рода, внимающей ему, и в этом важнейшее звено — получение опыта от родителей детьми.В формате PDF A4 сохранен издательский макет.

Павел Александрович Флоренский

Эпистолярная проза