Марина Цветаева. Письма 1924-1927

Впервые — Дружба народов, 1987. № 9. С. 229 230. СС-7. С. 68–71. Печ. по: Небесная арка. С. 99–102.

93-26. Б.Л. Пастернаку

4 августа 1926 г., St. Gilles-sur-Vie (Vendée)

Дорогой Борис. Твое письмо зв<учит> как тяж<елый> вздох облегчения — отсекли руку и слава Богу: больше не будет болеть. Я у тебя наболела, наболевание шло возрастая, наконец — конец. Борюшка, как ты целен, как похож на себя в жизни, как точно переведен со <вариант: из> стихов! Зна́чимость исключительно внутреннего, отс<ечение> внешнего даже как повода. Полнейшая внешняя бессобытийность. Наша встреча — что́ это? Любое твое четверостишие, где, что и как произошло неизвестно, только ясно что всё и именно так, как полное всё (недели<мое>!) происходит.

Нынче, идя на рынок (всё думала о тебе), точное определение лирики и эпоса: лирика внешнее переводит на внутреннее (в себя! погружение), эпос — внутреннее на внешнее (из себя, чтоб жило вне). Ты лирик, Борис, каких свет не вид<ывал> и Бог не создавал. Ты сведение всех слоев внутреннего — на нижний, нижайший, начальный — бездны. (Не сочти за письмо, — итог.)

Святополк-Мирский сам тебе напишет, он медленный, бессловесный, безотзы́вный, глухой. Пока — одну его фразу: «У меня впечатление, что это насилие. Как и Спекторский впрочем» [(которого очень любит). «Родился человек лириком, а эпос не дает спать». (От ПИСЕМ в ужасе, как я.)] Это насилие есть уже в Высокой болезни.

Борис, брось фабулу (кончай 1905 г.!), фабула ниже тебя, не только несв<ободой>, но сама по себе несравн<енно> нижайшее —. Фабула — швы («как связать?»). Ты не развязан, разверзт. Это усилие (насилие) никогда не вознаградит тебя. Где вещи — (Dinge) — великоле<пно>, где люди — слабо. Твоя единица дел<ения> мира не человек. Вещи тебя слуш<аются>, люди говорят сами. Ты настолько не человек (божественен, божеств<енен> с первого дня по седьмой — какое снижение), настолько третий (с первого по четвертый) день, что каждый сценарист заткнет тебя за пояс. Фабула презренна, фабула для меня средство, проба сил, только моя сила ею соблазн<яется>. <Вариант: Фабула — после седьмого дня (грехопадения) трудолюбие.> Для меня — почти насилие, для тебя — сверхнасилие, грубость да будет искуплена точностью — изнасилование твоей сущности. Не надо событий. Бытие бессобытийно, события — дроби, бытие — то и там, где все события уже (сразу) произошли. История Франции до конца мира в четверостишиях Нострадамуса [1048]. Ты, когда пишешь, сразу, одним жестом без первой и последней строки кладешь стихотворение на бумагу. Ты весь таков. Ты целен как взрыв.

Борис, alles rächt sich ^{230}: тебе нет дела до людей. До товарной станции — да. Через тебя говорят вещи, ты одержим Ding. (Как Рильке, никогда не написавший ни одной поэмы. Еще соотв<етственней> его странная, родственно-странная проза.) Ты думаешь, Рильке бы не мог? Думаю (он внутренне старше тебя), он сразу, не убедившись что не может, не захотел. Что́ не мочь! Воля хочет, а вся сущность не хочет.

Ты пишешь о воле, каком-то волевом шаге, добровольном и чистосердечном. Так пишут приговоренные, не желающие умирать от руки (пал<ача>), сам захотел. Кто тебя приговорил, Борис? Думаю — этим волевым шагом (кажется знаю его, вне личн<о>) ты проводишь между нами единственную черту, которой мне здесь — к тебе — не перешагнуть.

Если это то, что я думаю, буду ждать Царства Небесного.

Ты знаешь, я всегда бледн<ая>, у меня вчера весь день лицо горело — от какого-то отч<аянного> под<ъема>, как от реш<ения> <под строкой: от не проливающихся слез> даже сквозь загар, от сознания непоправимой конечности твоего письма. Ты со мной исстрадался. Я — твоя и ты меня не вид<ишь>, я с тобой — и за тридевять земель. Ты хочешь за́ руку, надо браться за ручку.

Прости и ты меня, — за недостаток доброты, терп<ения>, м<ожет> б<ыть> веры, за недостаток (мне стыдно, но это так) человечности.

[Борис, никогда ничто меня не утешит в этой утрате тебя.]

То об Асееве и Маяковском и Главлите читала уже затуманенными от (так и не пролившихся) слез глазами, страшно преувеличенно (физически) и до того отрешенно — как с того света [1049]. Мне ничего не нужно, ни призн<ания>, ни славы, ничего кроме твоей головы у себя в руках, какого-то часа ПОКОЯ за всю жизнь, назад и вперед.

Я ничего не знаю что произошло, ты не только непредугадыв<аем>, ты непроницаем. Опять та же стена молчания, как тогда в 1924 г. и [опять — через какой-то срок — твой почерк] три года назад. Я опять одна, и ты опять один. Расстроилась — служба связей.

Провалю тебя глубоко, ты моя ручная рана (ручная как зверь), о как она уже начинает жечь <вариант: грызть>.