Читаем Марина Цветаева. Письма 1924-1927 полностью

Буду одурять себя ходьбой. Я кажется ловлю себя на полн<ом> покое, точно все слезы пролила сразу. Поняв, что не… кровь между (ибо для меня это — кровь), я поняла, что между нет ничего, т.е. то, что всегда было, привычная гора, беда, стена, не новая. С эхо (эха'ми!), не матрасная.


Впервые — Души начинают видеть. С. 264–268. Печ. по тексту первой публикации.

94-26. С.Н. Андрониковой-Гальперн

St. Gilles, 12-го августа 1926 г.


Дорогая Саломея!

Где Вы и что Вы?

У нас съезд: был Св<ятополк>-М<ирский>, сейчас С<ув>чинские и еще две дамы, одна, променявшая на С<ен->Жиль — Ниццу, другая, бросившая ради нас (песок включая) четверых детей. Все это с трудом спевается. Часов в сутках все столько же, а каждому нужен свой.

Я последний раз на океане, всю душу вымотала, лежачи, ежедневное обязательное поглупение на четыре часа. С<ув>чинский сочувствует, хотя здесь всего третий день.

Получила Jeune homme {232} [1058], спасибо, хорошая книга, книга равная доброму делу. Многим бы следовало ее прочесть. Разоблачение обольщения.

Кончила последнюю поэму за это лето (Лестницу). Сейчас дорабатываю большую драматическую вещь — Тезея — написанного два года назад, хочу сдать в Совр<еменные> Записки, чтобы не совсем разгрызться. Сдала в Волю России конец цикла Деревья (начало в последнем №) [1059]. С грустью вижу, что у меня пропадает очередная книга стихов (так уже пропали две до Ремесла). Все стихи с 1922 г. по сей, т.е. все стихи, написанные заграницей. Многие из них печатались по журналам, но это не то. Книга — этап.

С радостью услышу о Вас, думаю, что Вы уже уехали. Когда будете в Париже? Я — не знаю. С Чехией пока ничего не выяснено. Последнее письмо печальное: Вас чехи считают отрезанным ломтем. Достоверно отрезанным, раз сами отхватили!

До свидания, пишите, целую Вас.

МЦ.

Когда С<ув>чинская зашла в фотографию за карточками, барышня, радостно:

— Ah je sais ce que vous voulez dire: avec le Charlot{233}

(NB! М<ир>ский никогда не видал Чаплина! [1060])


Впервые — ВРХД. 1983. № 138. С. 169–170 (публ. Г.П. Струве). СС-7. С. 101. Печ. по СС-7.

95-26. P.M. Рильке

St. Gilles-sur-Vie 14-го августа 1926 г.


Дорогой друг,

получил ли ты мое последнее письмо? Спрашиваю, потому что бросила его в отходящий поезд. Почтовый ящик выглядел весьма зловеще: пыль в три пальца и огромный тюремный замок. Я это заметила уже бросив письмо, рука слишком поторопилась — письмо, наверное, там и останется — до Второго пришествия.

Примерно дней десять назад. Содержание? Письмо и есть — содержание, стало быть, его не имеет, и все же, не вдаваясь в подробности: нечто о том, чтобы спать вместе, тебе и мне (et le lit — table évanouie {234} [1061]).

спина; стол: локоть. Человек сам есть постель и стол и, значит, иметь их не должен.

(То письмо звучало совсем иначе, и поезд, который его… несет и хоронит — свистел и выл иначе, чем пассажирский. Если я его услышу, я сразу пойму, там ли еще мое письмо.)

Дорогой Райнер, Борис мне больше не пишет [1062]. В последнем письме он писал: все во мне, кроме воли, называется Ты и принадлежит Тебе. Волей он называет свою жену и сына, которые сейчас за границей [1063]. Когда я узнала об этой его второй загранице, я написала: два письма из-за границы — хватит! Двух заграниц не бывает. Есть то, что в границах, и то, что за границей. Я — за границей! Есмь и не делюсь.

Пусть жена ему пишет, а он — ей. Спать с ней и писать мне — да, писать ей и писать мне, два конверта, два адреса (одна Франция!) — почерком породненные, словно сестры… Ему братом — да, ей сестрой — нет.

Такова я, Райнер, любое сношение с человеком — остров, и всегда затонувший-целиком, без остатка {235}.

В другом человеке мне принадлежит лоб и немного груди. От сердца отступаюсь легко, от груди — не отступлюсь. Мне нужен звучащий свод. Сердце звучит глухо.

Райнер, напиши мне открытку, всего два слова: письмо, что было в поезде, получил или — не получил. Тогда я напишу тебе большое письмо.

Райнер, этой зимой мы должны встретиться. Где-нибудь во французской Савойе, совсем близко к Швейцарии, там, где ты никогда еще не был (найдется ль такое никогда! Сомневаюсь). В маленьком городке, Райнер. Захочешь — надолго. Захочешь — недолго. Пишу тебе об этом просто, потому что знаю, что ты не только очень полюбишь меня, но и будешь мне очень рад. (В радости — ты тоже нуждаешься.)

Или осенью, Райнер. Или весной. Скажи: да, чтоб с этого дня была и у меня радость — я могла бы куда-то всматриваться (оглядываться?).

Уже очень поздно и я устала, поэтому обнимаю тебя.

Марина

Прошлое еще впереди [1064].


Впервые — Дружба народов. 1987. № 9. С. 230–231. СС-7. С. 71–72. Печ. по: Небесная арка. С. 103–104.

96-26. P.M. Рильке

St. Gilles-sur-Vie 22-го августа 1926 г.


Перейти на страницу:

Все книги серии Цветаева, Марина. Письма

Похожие книги

Том 4. Материалы к биографиям. Восприятие и оценка жизни и трудов
Том 4. Материалы к биографиям. Восприятие и оценка жизни и трудов

Перед читателем полное собрание сочинений братьев-славянофилов Ивана и Петра Киреевских. Философское, историко-публицистическое, литературно-критическое и художественное наследие двух выдающихся деятелей русской культуры первой половины XIX века. И. В. Киреевский положил начало самобытной отечественной философии, основанной на живой православной вере и опыте восточно-христианской аскетики. П. В. Киреевский прославился как фольклорист и собиратель русских народных песен.Адресуется специалистам в области отечественной духовной культуры и самому широкому кругу читателей, интересующихся историей России.

Александр Сергеевич Пушкин , Алексей Степанович Хомяков , Василий Андреевич Жуковский , Владимир Иванович Даль , Дмитрий Иванович Писарев

Эпистолярная проза
Все думы — о вас. Письма семье из лагерей и тюрем, 1933-1937 гг.
Все думы — о вас. Письма семье из лагерей и тюрем, 1933-1937 гг.

П. А. Флоренского часто называют «русский Леонардо да Винчи». Трудно перечислить все отрасли деятельности, в развитие которых он внес свой вклад. Это математика, физика, философия, богословие, биология, геология, иконография, электроника, эстетика, археология, этнография, филология, агиография, музейное дело, не считая поэзии и прозы. Более того, Флоренский сделал многое, чтобы на основе постижения этих наук выработать всеобщее мировоззрение. В этой области он сделал такие открытия и получил такие результаты, важность которых была оценена только недавно (например, в кибернетике, семиотике, физике античастиц). Он сам писал, что его труды будут востребованы не ранее, чем через 50 лет.Письма-послания — один из древнейших жанров литературы. Из писем, найденных при раскопках древних государств, мы узнаем об ушедших цивилизациях и ее людях, послания апостолов составляют часть Священного писания. Письма к семье из лагерей 1933–1937 гг. можно рассматривать как последний этап творчества священника Павла Флоренского. В них он передает накопленное знание своим детям, а через них — всем людям, и главное направление их мысли — род, семья как носитель вечности, как главная единица человеческого общества. В этих посланиях средоточием всех переживаний становится семья, а точнее, триединство личности, семьи и рода. Личности оформленной, неповторимой, но в то же время тысячами нитей связанной со своим родом, а через него — с Вечностью, ибо «прошлое не прошло». В семье род обретает равновесие оформленных личностей, неслиянных и нераздельных, в семье происходит передача опыта рода от родителей к детям, дабы те «не выпали из пазов времени». Письма 1933–1937 гг. образуют цельное произведение, которое можно назвать генодицея — оправдание рода, семьи. Противостоять хаосу можно лишь утверждением личности, вбирающей в себя опыт своего рода, внимающей ему, и в этом важнейшее звено — получение опыта от родителей детьми.В формате PDF A4 сохранен издательский макет.

Павел Александрович Флоренский

Эпистолярная проза