Читаем Марина Цветаева. Письма 1924-1927 полностью

У нас, дорогая Анна Антоновна, очень похожие жизни: сплошной черновик. И очень похожие — другие жизни, те. Проще: и здесь и там живем одной жизнью, здесь наче́рно, там набе́ло. Прага или Париж — неважно. Впрочем, ЯВНО предпочитаю Прагу. В Париже нужно жить Парижем, иначе ты в нем и он для тебя бессмыслен. Кроме того, Париж — рассредоточен, с архипелагом сердец, у Праги же один центр — рыцарь. (Показательно для современной Праги, что он под мостом! Мы с Вами тоже под мостом!) Моя мечта (пока несбыточная) когда-нибудь приехать к Вам погостить: побыть собой. Мы бы с Вами бродили по Праге и непременно проехали бы в глубь страны, в дичь.

Да! у меня в книге будет только два посвящения: одно Пастернаку, другое (весь цикл) Вам. Оно уже переписано и на днях пойдет в набор. Какой — пока не скажу [1305]. — Мой самый любимый и совершенно связанный с Вами. —

Целую Вас от всей души, люблю, помню, жду.

М.Ц.

С<ергей> Я ковлевич > шлет Вам всем сердечный привет и память. Он говорит, что Вы его принимали, как родного. Здоровье С<ергея> Я<ковлевича> плохо, очень кашляет, выглядит ужасно. Кроме того — печень.

У нас в лесу дикие гиацинты — синие. Большие, с сильным запахом. Аля приносит охапками!

<Приписка на Алином письме:>

Только что получен ваш подарок. Спасибо от всего сердца! Благодарить подробнее — смущаюсь, прочтите все ненаписанное. Сердечный привет Вашим.


Впервые — Письма к Анне Тесковой, 1969. С. 50–52 (с купюрами). СС-6. С. 356–358. Печ. полностью по кн.: Письма к Анне Тесковой, 2008. С. 60–65. С уточнениями по: Письма к Анне Тесковой, 2009. С. 86–88.

27-27. Б.Л. Пастернаку

<7–8 мая 1927 г.>


Дорогой Борис. Твое письмо я получила 7-го мая, в розовую грозу. Пришло на четвертый день. Звучит, как ответ на мое, но — по срокам — мое (то) ответ на твое. Ты пишешь «писать лирические стихи, когда их ждут и есть на них право», а я — в том — пишу: не жду от тебя лирики, нужен перерыв и т.д. Но в том письме я тебя звала, а в этом ты не едешь, это уже разминовение: точная жизнен<ная> последоват<ельность>, норма дней: в порядке дней.

Ну, что ж Борис, будем с тобой воскрешать германских романтиков, нет — рыцарей, нет — соверше<ннее> — мифы <вариант: песни>. [Троянская война длилась — сколько? Это все-таки из всех — наличест<вующих> и] Эпос. Кримгильда сколько лет ненавидела и готовила месть! [1306] Столько же лет готова любить. Только, просьба, все-таки на этом свете, чтобы не вышло Орфея и Эвридики (достовернейший из мифов) [1307]. <Под строкой: все равно кто — за кем>. Не ссылай, не досылай меня на тот свет, раз мне нужно жить (дети). Да, Борис, не думал ли ты, что боги оборот Орфея предвидели и посему разрешили. А в этом повороте — что: любовь или простое мужское (в пред<ставлении?> Орфея) нетерпение. Мало любил, что повернулся. Или много любил? Ты бы не обернулся, Борис, но ты бы не за мной пришел, ко мне. Эвридика ведь старше, как же тащить ее снова на поверхность — Handfläche {291} — любви (земли). Но всё это ты знаешь.

Твой неприезд. Не доверяю ни тебе, ни себе в дов<одах> — всегда поводах — всегда послушных. Ты же поэт, т.е. в каком-то смысле (нахождение 2-ой строки четверостишия, например) все-таки акробат <вариант: гимнаст — гений!> мысл<ительной> связи. Причины глубже — или проще: начну с проще: невозм<ожно> в жару — лето — семья (берешь или не берешь — сложно) — беготня, и всё с утра и всё бессрочно и т.д. А глубже — страх (всего).

Но твой довод (повод) правдив и, <оборвано> ибо давно считаю правдой (чудовищное [сопоставление] <варианты: звуч<ание>, созв<учие>) тебя и обществ<енность>. В конце концов — простая, qu'en dire-t-on {292}, доброт<а> и забот<а>. О говорящ<ая>, почти что Pestalozzi [1308]. Я без злобы и без иронии. Так — ответ.

Отстрани нянек, Борюшка, даже меня с моей мо<льбой> о большой прозе — к чертям! Пусть тебя не охаживают (о пис<ательских> стол<кновениях> говорю) [1309]. В ст<олкновениях> что-то коршунье. Твое дело. Шмидт еще не делает тебя обществ<енником>. Собст<венное> дост<оинство>. Разрешаю тебе совсем не писать, я за тебя спокойна. Поезжай на Кавказ (никогда не была, моя родина! <вариант: страна>), проведи лето в большой природе, — п<осле> людей.

— Как у тебя совершенно жизнь идет, какая просящаяся биография. До —

Скромная прихоть:Камушек. Пемза.Полый как критик.Серый как цензорНад откровеньем.— Спят цензора! —Нашей поэмеЦензор — заря. [1310]

— включительно. Твоя война — война Вагнера, Гёльдерлина, Гейне, всех <над строкой: не перечислить>. Твоя война старинная.

Перейти на страницу:

Все книги серии Цветаева, Марина. Письма

Похожие книги

Том 4. Материалы к биографиям. Восприятие и оценка жизни и трудов
Том 4. Материалы к биографиям. Восприятие и оценка жизни и трудов

Перед читателем полное собрание сочинений братьев-славянофилов Ивана и Петра Киреевских. Философское, историко-публицистическое, литературно-критическое и художественное наследие двух выдающихся деятелей русской культуры первой половины XIX века. И. В. Киреевский положил начало самобытной отечественной философии, основанной на живой православной вере и опыте восточно-христианской аскетики. П. В. Киреевский прославился как фольклорист и собиратель русских народных песен.Адресуется специалистам в области отечественной духовной культуры и самому широкому кругу читателей, интересующихся историей России.

Александр Сергеевич Пушкин , Алексей Степанович Хомяков , Василий Андреевич Жуковский , Владимир Иванович Даль , Дмитрий Иванович Писарев

Эпистолярная проза
Все думы — о вас. Письма семье из лагерей и тюрем, 1933-1937 гг.
Все думы — о вас. Письма семье из лагерей и тюрем, 1933-1937 гг.

П. А. Флоренского часто называют «русский Леонардо да Винчи». Трудно перечислить все отрасли деятельности, в развитие которых он внес свой вклад. Это математика, физика, философия, богословие, биология, геология, иконография, электроника, эстетика, археология, этнография, филология, агиография, музейное дело, не считая поэзии и прозы. Более того, Флоренский сделал многое, чтобы на основе постижения этих наук выработать всеобщее мировоззрение. В этой области он сделал такие открытия и получил такие результаты, важность которых была оценена только недавно (например, в кибернетике, семиотике, физике античастиц). Он сам писал, что его труды будут востребованы не ранее, чем через 50 лет.Письма-послания — один из древнейших жанров литературы. Из писем, найденных при раскопках древних государств, мы узнаем об ушедших цивилизациях и ее людях, послания апостолов составляют часть Священного писания. Письма к семье из лагерей 1933–1937 гг. можно рассматривать как последний этап творчества священника Павла Флоренского. В них он передает накопленное знание своим детям, а через них — всем людям, и главное направление их мысли — род, семья как носитель вечности, как главная единица человеческого общества. В этих посланиях средоточием всех переживаний становится семья, а точнее, триединство личности, семьи и рода. Личности оформленной, неповторимой, но в то же время тысячами нитей связанной со своим родом, а через него — с Вечностью, ибо «прошлое не прошло». В семье род обретает равновесие оформленных личностей, неслиянных и нераздельных, в семье происходит передача опыта рода от родителей к детям, дабы те «не выпали из пазов времени». Письма 1933–1937 гг. образуют цельное произведение, которое можно назвать генодицея — оправдание рода, семьи. Противостоять хаосу можно лишь утверждением личности, вбирающей в себя опыт своего рода, внимающей ему, и в этом важнейшее звено — получение опыта от родителей детьми.В формате PDF A4 сохранен издательский макет.

Павел Александрович Флоренский

Эпистолярная проза