Читаем Марина Цветаева. Письма 1924-1927 полностью

12-го (число помню) я, в первый раз за восемь месяцев, в первый раз после его женитьбы виделась с героем Поэмы Конца [1448]. Мы переходили какую-то буйную площадь, и я — впервой за годы! — без страха. И подумала: «Только с этим не боюсь. Вера в руку. Давно не люблю (остался — на тех мостах), но в руку (ведение) верю.» 12-го — в 6–7 ч<асов> вечера. (Милый, как мой страх перед автомобилями не остерег Вас — раз навсегда? Разве есть во мне — не вещее?!)

Другое: служба (церковная, во сне) двоилась: Введение и Вознесение. (Введение — вводить — водить). А Вознесение — пусть Вам от этого будет лучше — конечно ее вознесение, души, в которую Вы же верите? Я не от православия (окружена!) не от католицизма (окружена) от са́мой сущности души, вне церкви — как птицы возносятся.

Да, еще! Когда меня <не окончено>


Печ. впервые. Черновик письма Цветаевой записан в ее тетради (РГАЛИ. Ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 20).

54-27. П.П. Сувчинскому

Дорогой Петр Петрович,

Пишу Вам по свежему следу. Если Вы серьезно можете добыть мне 500 фр<анков> под Федру — давайте и берите. С «Современными <3аписками»> еще не поздно, ибо аванс еще не получен [1449]. Но уверены ли Вы — не очередная ли прихоть М<ир>ского! — что № IV Верст — будет[1450] Меня бы такой долгий срок даже устраивал — если, положим, от сего дня через 6 месяцев — не было бы беспокойства: а вдруг не кончу?

Деньги мне нужны к отъезду, т.е. не позднее 5-го {317}. Обдумайте хорошенько. И ответьте скорее.

МЦ.

26-го авг<уста> 1927 г., четверг.

_____

Убеждена, что приедете на Океан [1451], — из чистого сочувствия ко мне. В конце сентября, а? Откроем прогулку с очередным ослом. В начале Октября, — а?


Впервые — Revue des Études slaves. С. 218. СС-6. С. 324–325. Печ. по СС-7.

55-27. Б.Л. Пастернаку

<Конец августа 1927 г.>


<Борис>! Каждая кассирша, каждая телефон<истка> счастливее меня, п<отому> ч<то> у нее есть время на работу, и это время — священно <вариант: неприкосновенно> под покровит<ельством> закона. А у меня нет, на всё есть, кроме…

Моя работа, т.е. мой заработок — последнее, с чем я и окружающие считаются, просто не в счет.

Борис, у меня нет ни друзей, ни денег, ни свободы, ничего, только тетрадь. И ее у меня нет.

За что? —


Впервые — Души начинают видеть. С. 380. Печ. по тексту первой публикации.

56-27. Б.Л. Пастернаку

<Конец августа 1927 г.>


Дорогой Борис. Как это может быть, что после такого чудного чувства люди могут выносить друг друга не-чудных, вне этого чуда — без.

Как это может быть, чтобы такое чудное чувство не распр<остранялось> потом на всё, как оно может остав<аться> в пред<елах> <оборвано>

Нужно только осмысл<ить> его <оборвано>

Как такое чувство локализировать, не распростр<анить> его на всё.

[Как может, человек, бывший богом, неминуемо становящийся богом]

Человек обрекается им на божественность.

Как после него не понимать стихов, смерт<и>, всего, куда он девал это знание <оборвано>


Впервые — Души начинают видеть. С. 380–381. Печ. по тексту первой публикации.

57-27. C.H. Андрониковой-Гальперн

Meudon (S. et О.)

2, Avenue Jeanne d'Arc

30-го августа 1927 г.


Дорогая Саломея,

Я свинья, целое стадо, м<ожет> б<ыть> и евангельское. Но — 1) корректура книги 2) судорожная переписка с Асей 3) приготовления к ее приезду 4) приготовления к нашему отъезду — и все очередное, т.е. стирка, варка, жарка, прогулки и — жара, новорожденная, правда, но богатырская.

Ася приезжает 2-го на несколько дней, с тем, чтобы обратно вернуться в Сорренто, и оттуда уже — в Москву, виза есть, получила телеграмму. Пишу благодарность Парэну [1452]. — Как жаль, что Вы Асю не увидите. И как жаль, что она Вас — не. Чуть было сама не попала в Сорренто, — Горький предлагал Асе — но тогда бы Ася не увидела ни С<ережи>, ни Али, ни Мура, к<оторо>го не видела никогда. А в Сорренто мирты, Горький в Асином письме прислал листочек, упавший прямо в миртовое деревце Федры, — ЧЕСТНОЕ СЛОВО! в открытую тетрадь [1453]. Редкий случай, когда лист падает на дерево. Целую Вас, сердечный привет А<лександру> Я<ковлевичу>. По приезде Аси напишу еще.

M


<Приписка на полях:>

Книга, кажется, выходит хорошая [1454]. Вам многое понравится.


Впервые — СС-7. С. 108–109. Печ. по тексту первой публикации.

58-27. В.Б. Сосинскому

Meudon (S. et О.), 2 A Jeanne d'Arc

ВТОРНИК <почтовый штемпель: 6 сентября 1927 г.>


Милый Володя,

Мур болен. Диагноз между корью и краснухой, — во всяком случае сильный жар и сыпь [1455]. Не выяснится раньше конца недели. Поэтому так сильно задержала «гонорар», о котором думаю и помню.

Перейти на страницу:

Все книги серии Цветаева, Марина. Письма

Похожие книги

Том 4. Материалы к биографиям. Восприятие и оценка жизни и трудов
Том 4. Материалы к биографиям. Восприятие и оценка жизни и трудов

Перед читателем полное собрание сочинений братьев-славянофилов Ивана и Петра Киреевских. Философское, историко-публицистическое, литературно-критическое и художественное наследие двух выдающихся деятелей русской культуры первой половины XIX века. И. В. Киреевский положил начало самобытной отечественной философии, основанной на живой православной вере и опыте восточно-христианской аскетики. П. В. Киреевский прославился как фольклорист и собиратель русских народных песен.Адресуется специалистам в области отечественной духовной культуры и самому широкому кругу читателей, интересующихся историей России.

Александр Сергеевич Пушкин , Алексей Степанович Хомяков , Василий Андреевич Жуковский , Владимир Иванович Даль , Дмитрий Иванович Писарев

Эпистолярная проза
Все думы — о вас. Письма семье из лагерей и тюрем, 1933-1937 гг.
Все думы — о вас. Письма семье из лагерей и тюрем, 1933-1937 гг.

П. А. Флоренского часто называют «русский Леонардо да Винчи». Трудно перечислить все отрасли деятельности, в развитие которых он внес свой вклад. Это математика, физика, философия, богословие, биология, геология, иконография, электроника, эстетика, археология, этнография, филология, агиография, музейное дело, не считая поэзии и прозы. Более того, Флоренский сделал многое, чтобы на основе постижения этих наук выработать всеобщее мировоззрение. В этой области он сделал такие открытия и получил такие результаты, важность которых была оценена только недавно (например, в кибернетике, семиотике, физике античастиц). Он сам писал, что его труды будут востребованы не ранее, чем через 50 лет.Письма-послания — один из древнейших жанров литературы. Из писем, найденных при раскопках древних государств, мы узнаем об ушедших цивилизациях и ее людях, послания апостолов составляют часть Священного писания. Письма к семье из лагерей 1933–1937 гг. можно рассматривать как последний этап творчества священника Павла Флоренского. В них он передает накопленное знание своим детям, а через них — всем людям, и главное направление их мысли — род, семья как носитель вечности, как главная единица человеческого общества. В этих посланиях средоточием всех переживаний становится семья, а точнее, триединство личности, семьи и рода. Личности оформленной, неповторимой, но в то же время тысячами нитей связанной со своим родом, а через него — с Вечностью, ибо «прошлое не прошло». В семье род обретает равновесие оформленных личностей, неслиянных и нераздельных, в семье происходит передача опыта рода от родителей к детям, дабы те «не выпали из пазов времени». Письма 1933–1937 гг. образуют цельное произведение, которое можно назвать генодицея — оправдание рода, семьи. Противостоять хаосу можно лишь утверждением личности, вбирающей в себя опыт своего рода, внимающей ему, и в этом важнейшее звено — получение опыта от родителей детьми.В формате PDF A4 сохранен издательский макет.

Павел Александрович Флоренский

Эпистолярная проза