Читаем Марина Цветаева. Письма 1924-1927 полностью

И хаос опять выползает на свет… [1424]

Тогда, в <19>17 <г.>, у тебя был достойный тебя враг, не о ней говорю, о ней — любви — боли, всей женщине, Елене, Борис! — и ты писал: бог неприкаянный, сейчас, в <19>27 г., у тебя не достойные тебя друзья — и ты — ТЫ — пишешь Шмидта. Я хочу от тебя эпоса — я в нем не отч<аялась> — без единого человека — только с Dinge und Kräfte {316} — начала и конца — мipного. Один из твоей породы написал же Апокалипсис [1425], Борис. Помнишь, что я когда-то — очень молодо, невнимательно, поверхностно, но верно причислила тебя к 3-му дню создания [1426], а ты, родной, все бьешься о… восьмой, каино-авелев, в тот мир, в который тебе ходу нет. Ведь это, родной, и посторонние видят: чуть море, чуть дождь, чуть НЕ-людское (человеческое всё тот же дождь и свет и пр.), ты — ты, сила, веселье, твой род, твой дом. На этом схожусь и я и лондонский адвокат-буржуй [1427], значит — правда. И как же этого не знать твоим подл<инным> друзьям.

О себе. II часть Тезея — Федра — III картина Федры. Заметила одно, от меня ничего не зависит. Всё — дело ритма, в который я попаду. Мои стихи несет ритм, как мои слова — голос — <нрзб.>, в котор<ый> попадаю. Как только не в тот ритм (а какой тот? Не знаю, только знаю, не этот!) — кончено, ползу, 3 строки в день, не только бескрылость, безлапость. Словом, то — несет, то — ползу. Сейчас я, явно, не в течении и очень устала от постоянных чувств, которые не мои. Будешь читать — не заметишь, как и я, перечитывая, не замечаю, п<отому> ч<то> все-таки хорошо. Кроме того, сейчас у меня явн<ое> подч<инение> смысловому, не только из-за сюжетного действия, просто — отсутствие непосредственного притока, отсутствие человека в моей жизни, явный перевес себя, головы. В Поэме Воздуха я, думается, на волоске <оборвано>


Впервые — Души начинают видеть. С. 370–374. Печ. по тексту первой публикации.

47-27. А.М. Горькому

<Начало августа 1927 г.>


Дорогой Алексей Максимович!

Обнимаю Вас и благодарю за Асю [1428]. Мы с ней мало видели добра в жизни, потому что нас всю жизнь считают сильными и — <…> счастливыми. Очевидно, такие и есть.

Если Ася будет Вас раздражать — не сердитесь, стерпите <…> Она — предельно добра.

Посылаю Вам книги [1429] — что есть, может быть, достану для Вас цельного «Крысолова» [1430]. Писать мне о них не нужно, так что примите это просто, как знак дружбы, просто — от сердца к сердцу.

…Кстати, одно из первых моих детских, младенческих воспоминаний — слово «Мальва» [1431] — то ли наша, осенняя, на клумбе в Тарусе, то ли Ваша, из уст матери, тогда совсем молодой. Еще одно: мать однажды, возвращаясь с концерта Гофмана [1432], привела домой собаку, увязавшуюся за ней, — желтую — и вопреки отцу и прислуге поселила ее у нас в доме. Назвала Челкаш [1433]. Через три дня собака ушла. Мы плакали, я — пуще всех. Вот Горький моего младенчества — еще до букв, из которых слагались Вы — моего детства. О позднейшем, вплоть до пражского у Ходасевича [1434], — расскажу потом. При встрече? — Спасибо за пожелание ее.

И еще раз — спасибо за Асю.

Марина Цветаева.


Впервые — Новый мир. 1969. № 4. С. 200 (публ. A.C. Эфрон). СС-7. С. 194. Печ. по СС-7.

48-27. C.H. Андрониковой-Гальперн

Meudon (S. et О.)

2, Av Jeanne d'Arc

8-го авг<уста> 1927 г.


Дорогая Саломея,

Помогите мне достать визу для моей сестры Аси (Анастасии Ивановны Трухачевой) едущей сюда на 7 дней, на обратном пути, в Россию — из Сорренто, куда ее, по доброте сердца, выписал Горький, с которым она знакома только по письмам [1435]. Ася — член моск<овского> Союза Писателей и помощник библиотекаря Музея Изящн<ых> Искусств в Москве (нашего отца). Причастности к политике никакой.

№ паспорта 129412/26094

Мы не виделись с 1922 г. В Сорренто ехать я не могу.

Целую Вас.

МЦ

P.S. Если можно — не рассказывайте про Горького — не надо — просто: нужна виза.


<Приписка па полях:>

Ася отпущена на месяц, едет обратно в начале сентября.


Впервые — СС-7. С. 108. Печ. по тексту первой публикации.

49-27. C.H. Андрониковой-Гальперн

Meudon (S. et О.)

2, Avenue Jeanne d'Arc

<Август 1927 г.>


Дорогая Саломея,

Буду у Вас в среду, в 4 ч<аса>. Можно будет тогда же получить иждивение? Слоним — шестое письмо! — не отвечает и не платит [1436], прихода ниоткуда, я совсем обнищала. Расскажу Вам забавное о —

«Нам каждый гость дарован Богом»… [1437]

Спасибо за мысли о визе и шляпе.

Целую Вас.

МЦ

От Аси последнее письмо из Венеции, сейчас, очевидно, уже в Сорренто.


Впервые — СС-7. С. 108. Печ. по тексту первой публикации.

50-27. В.Б. Сосинскому

Meudon (S. et О.)

2 Avenue Jeanne d'Arc

Перейти на страницу:

Все книги серии Цветаева, Марина. Письма

Похожие книги

Том 4. Материалы к биографиям. Восприятие и оценка жизни и трудов
Том 4. Материалы к биографиям. Восприятие и оценка жизни и трудов

Перед читателем полное собрание сочинений братьев-славянофилов Ивана и Петра Киреевских. Философское, историко-публицистическое, литературно-критическое и художественное наследие двух выдающихся деятелей русской культуры первой половины XIX века. И. В. Киреевский положил начало самобытной отечественной философии, основанной на живой православной вере и опыте восточно-христианской аскетики. П. В. Киреевский прославился как фольклорист и собиратель русских народных песен.Адресуется специалистам в области отечественной духовной культуры и самому широкому кругу читателей, интересующихся историей России.

Александр Сергеевич Пушкин , Алексей Степанович Хомяков , Василий Андреевич Жуковский , Владимир Иванович Даль , Дмитрий Иванович Писарев

Эпистолярная проза
Все думы — о вас. Письма семье из лагерей и тюрем, 1933-1937 гг.
Все думы — о вас. Письма семье из лагерей и тюрем, 1933-1937 гг.

П. А. Флоренского часто называют «русский Леонардо да Винчи». Трудно перечислить все отрасли деятельности, в развитие которых он внес свой вклад. Это математика, физика, философия, богословие, биология, геология, иконография, электроника, эстетика, археология, этнография, филология, агиография, музейное дело, не считая поэзии и прозы. Более того, Флоренский сделал многое, чтобы на основе постижения этих наук выработать всеобщее мировоззрение. В этой области он сделал такие открытия и получил такие результаты, важность которых была оценена только недавно (например, в кибернетике, семиотике, физике античастиц). Он сам писал, что его труды будут востребованы не ранее, чем через 50 лет.Письма-послания — один из древнейших жанров литературы. Из писем, найденных при раскопках древних государств, мы узнаем об ушедших цивилизациях и ее людях, послания апостолов составляют часть Священного писания. Письма к семье из лагерей 1933–1937 гг. можно рассматривать как последний этап творчества священника Павла Флоренского. В них он передает накопленное знание своим детям, а через них — всем людям, и главное направление их мысли — род, семья как носитель вечности, как главная единица человеческого общества. В этих посланиях средоточием всех переживаний становится семья, а точнее, триединство личности, семьи и рода. Личности оформленной, неповторимой, но в то же время тысячами нитей связанной со своим родом, а через него — с Вечностью, ибо «прошлое не прошло». В семье род обретает равновесие оформленных личностей, неслиянных и нераздельных, в семье происходит передача опыта рода от родителей к детям, дабы те «не выпали из пазов времени». Письма 1933–1937 гг. образуют цельное произведение, которое можно назвать генодицея — оправдание рода, семьи. Противостоять хаосу можно лишь утверждением личности, вбирающей в себя опыт своего рода, внимающей ему, и в этом важнейшее звено — получение опыта от родителей детьми.В формате PDF A4 сохранен издательский макет.

Павел Александрович Флоренский

Эпистолярная проза