Читаем Марина Цветаева. Письма 1933-1936 полностью

Психея частично входит в Версты I, в Версты II[1341] (никогда не вышедшие), в Ремесло. Психеи — как книги — нет. Последовательность: Вечерний Альбом (1910 г.), Волшебный Фонарь (1912 г.). Юношеские стихи (неизданные: 1912–1916 г.), Версты I (изданные частично в советском сборничке того же имени: моем сборничке), — 1916 г., — Версты II (неизданные: 1916 г-1921 г.), Ремесло (1921 г.), После России (1921 г. — 1925 г.; кажется)[1342]. После 1925 г. не издано ничего. Ясно? Это — мои этапы: мои тетради. А Психея — из разных тетрадей, т е. разных лет. Психею, как всё, что написала — очень люблю. Вот уже не:

— Я вас не писал никогда![1343]

Не люблю только привередливости, внюхивания, предпочтения одного в ущерб другому. Скажем, не люблю Психею в известных руках: самих рук не люблю!

_____

По поводу чувства (NB! наивный вопрос: есть ли у меня чувства) — чувство у меня всегда было умное, т е. зрячее, поэтому всю жизнь упрёки: Вы не чувствуете, Вы — рассуждаете.

Если чувство есть слепость — я никогда не чувствовала.

(Das Gef*hl seiner Jugend ist schon *bersinnliche[1344] Jugend[1345]) Все мои Gef*hle были — *bersinnlich, потому-то они и были — Gef*hle.

A Sinne[1346] — их кажется, 5, нет  —  6 (Orientierungssinn[1347]). Единственно-острое (до болезненности)  —  СЛУХ. Зрение  —  никакое (никогда бы не взяли в солдаты), осязание  —  среднее (обоняние впрочем  —  исключительное, но оно так сразу становится душевным состоянием, что его никогда отдельно не ощущала)  —  пошла спрашивать Мура, какое пятое, деловито высунул язык, итак, вкус  —  самый непритязательный. И  — минус  —  чувства места: идиотизм на места*: чувство контрнаправления.

И основное  —  над всеми и под всеми  —  чувство КОНТР  —  чисто-физическое: наступательное  —  на пространство и человека, когда он в количестве. Отсюда  —  мое пешеходчество и полное одиночество: передо мной всё отступает.

_____

«Чувств» много в После России, почти сплошь. Если это не чувства, то у меня их  —  нет.

_____

«По-русски трудно мыслить».  —  По-русски (по-всячески) ЧУДНО мыслить. Были бы косточки, а мясо вырастет.

_____

О кубизме[1348] ничего не знаю: мне пришлось бы не говорить, а слушать.

_____

Стихи двух родов,  —  и не двух: больше. Есть чистая лирика, есть гражданские страсти (1917 г.  —  1920 г.  —  Царская семья  —  Перекоп (заграница), есть ПЕСНЯ,  —  ЧЕГО  —  НЕТ???

_____

Неудача в Молодце и Переулочках???[1349] Здесь придется воззвать  —  к большинству голосов моего читательского меньшинства (+ мой голос: большой, большинство моих голосов, ибо я  —  не забывайте  —  довоенная Россия по составу народонаселения!).

Переулочки (Вы этого не знали?) — история последнего обольщения (душою: в просторечии: высотою).

Если Вы не любите этих вещей — Вы просто чужды русской народной стихии. Народной стихии. Стихии.

(С. Маковский[1350] (оцените эпоху: Аполлон, Золотое Руно, Весы[1351], примат Петербурга) мне — обо мне, в 1924 г. — Это не всегда стихи, но это всегда — стихия!)

Русская стихия во мне обескровлена? обездушена?[1352]

NB! Стр<аница> 7.

О Мо*лодце только один отзыв: — Живой огонь![1353] — Что это? Революция? Любовь? — так говорят самые неискушенные. Вы бы прочли отзыв Пастернака[1354].

Мне Ва*ш отзыв просто смешон, как если бы мне сказали: — Такая брюнетка, как Вы.

До того — не по адресу!

_____

А «греческим» Вы обольщены из-за Вашего тяжкомыслия, -думия (у Вас Schwerblut[1355], вообще, Geist der Schwere[1356] это не плохо — я только отмечаю…)[1357].

Вам труднее понять непосредственное.

_____

«Народный элемент»? Я сама народ, и никакого народа кроме себя — не знала, даже русской няни у меня не было (были — немки, француженки, и часть детства — к отрочеству — прошла за границей) — и в русской деревне я не жила — никогда. В русской природе — да. И отец — владимирский: из старого (непрерывного и непрервавшегося) священнического рода: дремучего. Мы, по отцу с Бальмонтом — земляки[1358].

_____

Лучшая вещь Гронского — Белла-Донна. Вещь его 18—19—20-летия: когда дружил со мной. О его книге[1359] я бы написать не взялась[1360]: всё было дано в Белла-Донне, и всё дальнейшее — постепенное отбирание этого всего. «Муза Горных Стран»[1361] — просто скучна. После меня он впал в церковность, а от священников — какие стихи?? У Гронского одна вещь Белла-Донна. (Впрочем, Спинозы[1362] я не знаю. Есть кажется еще одна моя (т. е. сильная — и в мои времена) — о летчике[1363]. Отец мне читал отрывки. Но увидите, что Б<елла>-Д<онна> окажется — лучшей.)

_____

Слух — без ушей, взгляд — без очей.[1364]      (Н<иколай> Г<ронский>)

_____

Жатвы без рук, клятвы — без губ.   (МЦ. — те самые Переулочки)


Перейти на страницу:

Похожие книги

10 гениев спорта
10 гениев спорта

Люди, о жизни которых рассказывается в этой книге, не просто добились больших успехов в спорте, они меняли этот мир, оказывали влияние на мировоззрение целых поколений, сравнимое с влиянием самых известных писателей или политиков. Может быть, кто-то из читателей помоложе, прочитав эту книгу, всерьез займется спортом и со временем станет новым Пеле, новой Ириной Родниной, Сергеем Бубкой или Михаэлем Шумахером. А может быть, подумает и решит, что большой спорт – это не для него. И вряд ли за это можно осуждать. Потому что спорт высшего уровня – это тяжелейший труд, изнурительные, доводящие до изнеможения тренировки, травмы, опасность для здоровья, а иногда даже и для жизни. Честь и слава тем, кто сумел пройти этот путь до конца, выстоял в борьбе с соперниками и собственными неудачами, сумел подчинить себе непокорную и зачастую жестокую судьбу! Герои этой книги добились своей цели и поэтому могут с полным правом называться гениями спорта…

Андрей Юрьевич Хорошевский

Биографии и Мемуары / Документальное
Мсье Гурджиев
Мсье Гурджиев

Настоящее иссследование посвящено загадочной личности Г.И.Гурджиева, признанного «учителем жизни» XX века. Его мощную фигуру трудно не заметить на фоне европейской и американской духовной жизни. Влияние его поистине парадоксальных и неожиданных идей сохраняется до наших дней, а споры о том, к какому духовному направлению он принадлежал, не только теоретические: многие духовные школы хотели бы причислить его к своим учителям.Луи Повель, посещавший занятия в одной из «групп» Гурджиева, в своем увлекательном, богато документированном разнообразными источниками исследовании делает попытку раскрыть тайну нашего знаменитого соотечественника, его влияния на духовную жизнь, политику и идеологию.

Луи Повель

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Самосовершенствование / Эзотерика / Документальное