Марина Цветаева. Рябина – судьбина горькая

На замену «Вёрстам» появляется еженедельник «Евразия». Уже откровенно просоветский. Секретарём редакции нового издания стал… Константин Родзевич. Эфрон снова на плаву. Правда, он ещё не догадывается (а может, и догадывался), что всё глубже и глубже увязает в гэпэушной трясине. Родзевич появился в Париже не сразу. Сначала его на целый год занесло в Ригу, где эмигрант проживал у своего двоюродного брата. Там-то его и завербовала рижская резидентура ОГПУ. Считается, что именно тогда Родзевичу была поставлена задача под эгидой «евразийства» наладить так называемую «мягкую» просоветскую пропаганду среди русских эмигрантов. Позже Родзевич признается, что работа у него была «щекотливая». Говоря об Эфроне, он заявлял: последнего не вербовал,«но с ним работал».

Часть тиража «Евразии» тайно переправляется в Советский Союз. Бедный Эфрон! Он стал замкнут, задумчив, вспыльчив. Бывший белогвардеец с безупречным послужным списком, теперь он вынужден заниматься чем-то таким, при мысли о котором по спине ползали мурашки. Теперь он больше всего боялся заглянуть в свою душу. Потому что знал: в душе давно большевик…

А Марина на подъёме: у неё очередной творческий взлёт! Она уже работает над новой поэмой: появляются первые строчки «Перекопа». И посвящает её «моему дорогому и вечному добровольцу». Сергей видит, над чем работает жена, и в душе его скребут кошки. Эмигрантская печать (не вся, лишь наиболее правая её часть) уже открыто обвиняет Эфрона, а заодно и Цветаеву, в большевизме.

Но самой Марине не до этого. Она уже строчит ещё одну поэму, посвящённую царской семье, которая, по её мнению, должна стать неким ответом на ёрнический стих «Император» Маяковского, в угоду кремлёвским вождям карикатурно изобразившего гибель Николая II и его семьи. В отличие от автора «Облака в штанах», Цветаева очень серьёзно подходит к данному вопросу, встречается с очевидцами, изучает придворную жизнь, роется в документальных материалах. Поэма должна стать реквиемом, но никак не низкопробной карикатурой[45].

* * *

…В каждой столице любого государства есть своя главная улица; если и не главная, то, по крайней мере, знаменитая. Бульвар Унтер-ден-Линден в Берлине, лондонская Даунинг-стрит, Пенсильвания-авеню в Вашингтоне, Маршалковская в польской столице и Тверская у нас. А в Париже? Если думаете, что Елисейские Поля, то это не так! Главная по значимости парижская улица – довольно неприметная на первый взгляд Фобур-Сент-Оноре (rue du Faubourg Saint-Honore). Именно здесь (строения №№ 55 и 57) расположен Елисейский дворец, да и не только.

Если, оставив в стороне резиденцию французского президента, свернуть в улочку Берриер, то оказываешься в самом сердце старинного Парижа. Совсем рядом – церковь Сен-Филипп-дю-Руль, в которой отпевали Бальзака. Сам писатель свои последние дни провёл неподалёку, на улице, названной потомками его именем. Незадолго до смерти Оноре де, женившись на молоденькой, решил «провести остаток дней» в собственном «замке», построенном для себя и Ганской. Ухлопав на этот дворец все свои сбережения, Бальзак быстро скончался.

Сегодня от бальзаковского наследия – лишь старый сад (вернее – то, что от него осталось) да часовня Св. Николая. Самым краешком старинный садик упирается в другой дворец – барона Соломона Ротшильда. После смерти старого банкира здание было отписано государству. И к теме нашего повествования этот дворец имеет самое непосредственное отношение. Именно здесь, на ступенях ротшильдова особняка, 6 мая 1932 года разыгралась самая настоящая трагедия – событие, всколыхнувшее всё русское эмигрантское сообщество. В тот день на парадном крыльце дворца был убит премьер-министр Франции Поль Думер. А застрелил его русский эмигрант!

Имя покушавшегося – Павел Горгулов. 37-летний уроженец станицы Лабинской, что на Кубани, имел высшее медицинское образование (окончил Карлов университет в Праге) и тягу к литературе. А ещё являлся проповедником диктаторского национализма («русского фашизма»), ратуя за так называемую военно-политическую партию «зелёных». Впрочем, это не мешало ему в бытность работы в моравских городках делать нелегальные аборты и даже, если верить слухам, соблазнять пациенток. В 1929 году Горгулов выпускал в Чехии журнал «Скиф» (сам печатался под псевдонимом Поль Бред).

Чехословакию врач-писатель покинул с намерением вступить во французский Иностранный легион. Однако в 1931 году его арестовали за незаконную медицинскую практику и выслали в Монако, где он получил вид на жительство, преспокойно живя там с женой.