Марина Цветаева. Рябина – судьбина горькая

Можно представить, как тяжело пришлось Георгию в запасном полку. Есть такое армейское выражение-жаргон – шпынять. Так вот, «тихого интеллигента» Мура в казарме зашпыняли. Впрочем, надо думать, не одного его такого, вчерашнего московского студента. Читая письма молодого солдата, несведущий человек может подумать, что рядовой Эфрон действительно оказался если и не на зоне, то уж точно в каком-то штрафном батальоне. Но это не так.

И объяснение прочитанному есть. Страна, обескровленная ожесточёнными сражениями с захватчиками и потерявшая на фронтах миллионы своих защитников, была вынуждена пойти на крайние меры. Уже в январе 1942 года Верховный суд СССР дал руководящее указание, согласно которому осуждение лиц, совершивших уголовное преступление, к лишению свободы на срок не свыше двух лет без поражения в правах, не являлось препятствием к их призыву или мобилизации в Красную Армию или Военно-Морской Флот. В таких случаях судам предоставлялось право приостанавливать исполнение приговоров (объявлялась так называемая «отсрочка») до возвращения осуждённых с фронта. И это в начальный период войны себя полностью оправдало. Однако с 1943 года в действующую армию уже стали призывать осуждённых к лишению свободы независимо от срока: отныне в строю мог оказаться любой мужчина в возрасте до 50 лет (за исключением лиц, отбывших наказание за контрреволюционные преступления и бандитизм).

Термин «отсрочка» использовался не случайно: после возвращения с фронта заключённый обязан был отбыть наказание. Однако, начиная с того же 1943-го года, с военнослужащих, «проявивших себя стойкими защитниками Родины» и в силу этого освобождённых от наказания военным трибуналом по ходатайству военного командования, снималась судимость, и они освобождались от наказания.

Но имелся один нюанс. Пленум Верховного суда не давал указаний, при каких преступлениях можно, а при каких нельзя прибегать к применению примечания 2 к ст. 28 УК РСФСР (то есть к «отсрочке»)[142]. Зачастую под мобилизацию попадали закоренелые уркаганы-рецидивисты и отпетые бандиты. И вся эта уголовная масса пригонялась в обычные части – в стрелковый взвод, роту, батальон… Стоит ли говорить, что с дисциплиной в частях РККА возникли нешуточные проблемы. Руководству Страны Советов хватило полугода, чтобы осознать собственную ошибку.

И вот 26 января 1944 года появляется известный Приказ заместителя Народного Комиссара Обороны о порядке применения примечания 2 к статье 28 УК РСФСР (так называемый «Приказ Василевского о штрафбатах»). С этого периода, помимо бандитов и «политических», прекращают призывать рецидивистов и осуждённых за кражи. Однако ценность этого документа была в другом: если раньше заключённые направлялись в обычные армейские части, где по их вине дисциплина среди бойцов разлагалась в считанные дни, то теперь их отправляли искупать вину в штрафные части, где, как понимали в Генеральном штабе, особо не забалуешь.

Красноармеец Эфрон оказался в Алабине, где формировался запасной полк, в феврале 1944 года, то есть в тот самый период, когда указания вышеназванного Приказа только-только начинали выполняться. Военная машина, пусть даже в годы войны, слишком неповоротлива для исполнения кардинальных решений – для этого требуется определённое время. Как видно из писем Мура, 84-й запасной полк представлял из себя не самое образцовое место на земле. Фронтовики, которым предстояло идти в бой в одном строю с уголовниками и безусыми юнцами, лишь вздыхали, но поделать нечего не могли: все «годные к строевой службе» уже давно воевали, а многие сложили головы. Ну а «безусым юнцам» вроде Мура ничего не оставалось, как только терпеть…

Теперь понятно, что уголовный элемент появился в подмосковном запасном полку ещё до выхода «Приказа Василевского»; однако через несколько месяцев пути-дорожки уголовников и прочих военнослужащих разойдутся: первые окажутся в штрафных батальонах, остальные – в обычных частях. 3-й батальон 437-го стрелкового полка, в котором предстояло служить рядовому Эфрону, к штрафным не относился. Другое дело, что эта часть окажется в самой гуще летних наступательных боёв 1944 года…

* * *

Уже в конце марта характер писем Мура меняется: даже он ощущает существенные перемены в части. Несмотря на присутствие в роте уголовного влияния, заметно активизируется борьба за дисциплину.

Из мартовского письма 1944 года: