Мариус Петипа. В плену у Терпсихоры

Мариус попытался (в который уже раз!) проанализировать обстоятельства, приведшие к успеху Жюля Перро. Несомненно, Жюль — талантливый хореограф, владеющий всеми секретами ремесла, умеющий не только найти увлекательный сюжет, но и сочинить соответствующие танцы, выстроить мизансцены так, чтобы в итоге получить законченный спектакль. Но есть что-то еще, что-то очень важное для создания шедевров. Несомненно, это балерины — истинные Музы, воплощающие на сцене идеи Мастера. Именно они завораживают зрителя, раскрывая перед ними всю красоту спектакля. Конечно, важна сценография — умение художника так оформить постановку, чтобы она вызвала всеобщее восхищение. Но все-таки главное — легкие воздушные танцовщицы, чей танец покоряет сердца. Причем их партнеры-мужчины всегда остаются в тени, как бы хорошо они ни исполняли свои роли.

Петипа пришел в итоге к однозначному выводу: только в союзе с талантливой и вдохновленной его идеями танцовщицей он сможет добиться успеха как балетмейстер. Его правоту доказывали примеры из жизни: сотрудничество отца и дочери Тальони, супругов Ж.-Ж. Перро и К. Гризи, да и его собственный дуэт в Мадриде с Ги-Стефан, а в Санкт-Петербурге — с Еленой Андреяновой. Но с кем же заключить творческий союз теперь?

Из общей массы молодых танцовщиц он выделил недавнюю выпускницу Театральной школы очаровательную Марию Суровщикову[245]. Большая разница в возрасте — около двадцати лет — Петипа, по всей видимости, не смущала. Главное — девушка подавала надежды стать хорошей балериной и актрисой, была хороша собой. А последнее крайне важно. В те времена обаяние, грациозность и хорошенькое личико значили для успеха у публики порой больше, чем безупречное умение танцевать. У юной Марии все эти козыри были. Недаром писатель Александр Дружинин[246] окрестил ее «бельфамистым херувимчиком», подчеркнув, что Суровщикова «есть тип любимой петербургской танцовщицы»[247]. Имелось в виду сочетание женственных форм с наивным выражением почти детского личика.

Путь незаконнорожденной дочери модистки одной из модных столичных лавок А. А. Белавиной был тернист. Сначала мать отдала девочку, родившуюся 15/27 февраля 1836 года, в воспитательный дом. Там она получила отчество и фамилию крестного отца, став Марией Сергеевной Суровщиковой. Но в декабре 1837 года мать, по всей видимости, раскаявшись в содеянном, забрала дочь домой[248]. Вряд ли она могла даже мечтать о сценической карьере для Маши, но в дело вмешался случай. Однажды А. А. Белавина познакомилась с бывшим танцовщиком, учителем танцев в подготовительной группе Театрального училища М. Р. Беккером и впоследствии вышла за него замуж[249]. Он-то и устроил падчерицу в подготовительный класс, где она проявила себя наилучшим образом. Это не осталось без внимания педагогов, и в итоге девочку приняли в Театральное училище. У юной танцовщицы появились новые возможности, которыми она не преминула воспользоваться: танцевала не только на сцене школьного театра, но и принимала участие в некоторых балетах на императорской сцене, где предполагались танцы детей, а также выступала на придворных празднествах.

Когда Марии исполнилось шестнадцать лет (а именно с этого возраста начиналась служба артистов императорских театров), ее зачислили пансионеркой. Тогда-то, в 1852 году, Мариус Петипа и приметил юную дебютантку. Впрочем, обратил на нее внимание не только он, но и многоопытный Ж.-Ж. Перро, давший возможность начинающей танцовщице развить свой артистический талант. Летом она часто выступала в дивертисментах, особенно отличившись в испанских танцах. Несомненно, их секретам, главным из которых было сапатеадо — испанские дроби, — девушку обучил М. Петипа.

Прошло немного времени, и эти уроки дали отличные результаты. Готовясь к своему бенефису, назначенному на 22 декабря 1853 года, Петипа решил представить на суд зрителей танцевальные сцены из опер «Гвельфы и гибеллины», «Итальянка в Алжире», а также вторую и третью картины из «Сатаниллы». В третьей картине балетоманов ждал сюрприз: М. Петипа с Ж.-Ж. Перро, М. Суровщиковой и А. Прихуновой[250], «очень милой танцовщицей, обладающей, сверх того, мимическим дарованием»[251], впервые исполнили испанский танец галлегада (gallegada), созданный на музыку Ц. Пуни. Два замечательных танцовщика в паре с двумя прелестными юными танцовщицами вызвали такой восторг публики, что аплодисментам, казалось, не будет конца.