Марк Алданов. Писатель, общественный деятель и джентльмен русской эмиграции

Самое изумительное, по-моему: «Хорошая жизнь» и «Игнат». Но какой Вы (по крайней мере тогда были) мрачный писатель! Я ничего безотраднее этой «Хорошей Жизни» не помню в русской литературе… Это никак не мешает тому разнообразию, о котором Вы мне совершенно справедливо писали. Да, дорогой друг, немного есть в русской классической литературе писателей, равных Вам по силе. А по знанию того, о чем Вы пишете, и вообще нет равных: конечно язык «Записок Охотника» или Чеховских «Мужиков» не так хорош, как Ваш народный язык. Вы спросите: «откуда ты, старый дурак и городской житель, можешь это знать?» Я не совсем городской житель: до 17 лет, а иногда и позднее, я каждое лето проводил в очаровательной деревне Иванково, где был сахарный завод моего отца, с очаровательным домом, парком и заросшей рекой. (Позднее, окончив гимназию и став «большим», начал ездить заграницу, а с 1911 в этом раю не бывал совсем). Но эта деревня была в Волынской губернии, т. е. в Малороссии. Великорусской деревни я действительно не знаю, – только видел кое-что, как Ясную Поляну в 1912 году. Однако писатель не может не чувствовать правды, и я понимаю, что нет ничего правдивее того, что Вами описано. Как Вы всё это писали по памяти, иногда на Капри, я просто не понимаю. По-моему, сад, усадьбу, двор в «Древнем Человеке» можно было написать только на месте. Были ли у Вас записные книжки? Записывали ли Вы отдельные народные выражения (есть истинно чудесные, отчасти и по неожиданности, которой нет ни у Тургенева, ни у Лескова в его правдивых, а не вымученных со всякими «мелкоскопами» вещах).

В ответном письме польщенный Бунин в свою очередь отдает должное писательскому дару Алданова. При этом он в частности отпускает ему такой комплимент:

Насчет народного языка: хоть вы и жили только в Волынской деревне – и как жили, Бог мой! – такой писатель, как Вы, с таким удивительным чутьем, умом, талантом, конечно, не может не чувствовать и правды языка великорусского, и пейзажа, и всего прочего.

Здесь обращает на себя внимание, что Бунин уверен: его друг не может, как талантливый, чуткий, умный художник слова, «не чувствовать» неразрывную «в Духе» связь «языка великорусского, и пейзажа». Бунинская уверенность, высказанная как комплимент, в сущности являет собой скрытый упрек, ибо проза Алданова, вопреки русской классической традиции, не содержит ни пейзажных зарисовок, ни фрагментов, раскрывающих чувственные переживания героев через их контакт с живой природой. Сам Алданов это бунинское замечание оставляет без внимания, предпочитая в ответном письме от 31 августа 1947 года, углубиться в рассуждения на тему наличия (или отсутствия) у Бунина вербальных зарисовок «на память»: