Марк Аврелий. Золотые сумерки

Итак, Марк, упросивший Вера следовать с ним на войну с маркоманами (169 г. н. э.), ради согласия разрешил соправителю вернуться в Рим. Он решил проводить сводного брата до столицы, после чего вновь вернуться к войску.

Добившись своего, Луций не мог скрыть бурную радость. В тот же день, когда Феодот с посыльным передал императрице тайный отчет о состоявшемся бурном объяснении между Марком и Луцием, императрица тут же отправила гонца в действующую армию к врачу Посидипу, пользовавшему обоих императоров. Во время прощального обеда с Вером случился апоплексический удар. Посидип пустил ему кровь, однако, как утверждают свидетели, по нечаянности выпустил ее больше, чем следовало, и спустя два дня, потеряв дар речи, соправитель Марка Луций Вер умер.

Цивика и Фабия тут же пустили слух, что во время трапезы Марк разрезал свиное вымя ножом, намазанным с одной стороны ядом. Безопасную часть съел сам, а отравленную предложил Веру. По этой причине у соправителя, мол, и случился удар. Однако логики в подобных утверждениях никакой не было: либо яд, либо апоплексический удар, тем более что все произошло на глазах у многочисленных свидетелей. Ни на теле, ни на остатках пищи не нашли никаких следов отравления. Марк специально позаботился о том, чтобы в этом деле была полная ясность. Что же касается слухов, Фаустине было плевать на молву.

Догадывался ли Марк Аврелий о наличии тайного умысла, Фаустина не знала и даже не пыталась выяснить. В своих предположениях она исходила из того, что Марку все известно. Его молчание можно было истолковать как одобрение.

Или неодобрение?

И что?! Какое наказание любимой женщине, императрице, дочери императора, доставившей ему верховную власть над ойкуменой, он мог придумать?

Никакое!

После смерти Вера она отправилась в Равенну и там высмотрела на морском берегу здоровенного, замечательно сложенного матроса. Несколько дней пролетели как одна минута. Фаустина обо всем забыла, натешилась, наплакалась от счастья.

* * *

Теперь после победы при Карнунте в преддверии триумфа Фаустина вновь испытала прежнее томительно — неотступное ощущение беды. Она никогда не любила императорский дворец — это необъятное, состоящее из множества отдельных строений сооружение. Особенно ненавистен ей был одно из них — Дом Тиберия. Дело доходило до смешного. В детстве она облазила все закоулки этого окруженного колоннадой, утяжеленного несметным количеством статуй на крыше дворца, но порой даже в зрелом возрасте ей случалось забредать в совершенно неизвестные уголки, находить темные, заброшенные с давних времен палаты.

Здесь было, где спрятаться убийцам.

Ей всегда нравился дом Августа, но жить там не было никакой возможности, здание обветшало, а Марк отказывал ей в деньгах на строительство нового дворца. Говорил — на войну не хватает.

Юнона — защитница, обереги, спаси! Умерь страхи, открой будущее, научи, с какой стороны надвигается мрак? Почему на сердце неспокойно? Галерию и Сильвана сумела устранить, отчего же душит тревога? С какой стороны ждать грозы.

Глава 4

У порога собственного дома Бебия Корнелия Лонга младшего ждали восторги и ликование, вполне сравнимые с тем триумфом, с каким население Рима встретило вернувшегося с победой императора.

Не сопоставимы были масштабы торжества, число участников, длина приветственных речей, но искренность, радость и гордость за победителя, которыми наградили молодого трибуна домочадцы, родственники и соседи, были те же. Не было рева труб, криков глашатаев, но раб соседа, живущего рядом с домом Лонгов на холме Целий, с нескрываемым воодушевлением наяривал на флейте знаменитую солдатскую песню времен Цезаря. Слова были грубы и непристойны, однако мелодия бодрила. Молоденькая родственница надела Бебию на голову лавровый венок, со всех сторон доносились приветственные возгласы соседей и собравшихся по этому случаю вольноотпущенников. Ликовали домашние рабы, во главе которых хозяина встретил старик — прокуратор* (сноска: Управляющий домом и старший над всеми домашними рабами.) Евбен.

Обменявшись поцелуями на пороге, где на каменной ступени было выложено мозаикой «SALVE», что значит «привет», встречающие проводили юношу в центральный приемный зал, называемый атриумом. Здесь старший брат Матидии — древний, но все еще бойкий старик — обратился к нему с краткой речью, в которой запечатлел подвиги, совершенные Бебием на поле брани. В конце дядя еще раз поздравил племянника с тем, что тот не посрамил честь фамилии, заслужил чин трибуна и вернулся домой с наградой, с доставшимися по жребию и прикупленными на наградные деньги рабами. Особенно подчеркнул полезность в хозяйстве двух могучих коней, которых Бебий привел в Рим из Паннонии.