Маркитант Его Величества

Но Демьян Онисимович решил схитрить. Конечным пунктом лодьи был Амстердам; дальше ехать со своим товаром Фёдор Лыжин отказался категорически. Да и зачем? Он вёз на продажу меха — куньи, беличьи, бобровые, лисьи и соболиные, а на них спрос был и в Амстердаме, да и цена заметно отличалась в большую сторону от той, которую платили аглицкие и голландские купцы в Архангельске.

Другое дело товар Ильина; Алексашка вёз на продажу солёную сёмгу и чёрную икру — кавьяр, как называли её иноземцы. Икра пользовалась в Европе большим спросом. Но Алексашка не собирался торговать в Амстердаме, а должен был везти своё добро дальше — в Вену, столицу Священной Римской империи. Там икра вообще стоила бешеных денег, и русским купцам это давно стало известно.

Сёмгу Ильин-младший вёз для отвода глаз. Никто не знал (в том числе и Фёдор Лыжин), что в большей части бочек находится икра, маркированная под сёмгу. Но главным было другое — Алексашка по наказу отца намеревался наладить устойчивые торговые связи с венскими негоциантами. Не зря ведь Ильин-старший ухлопал на учёбу сына кучу денег, чтобы тот знал иноземные языки. Любая деньга должна приносить отдачу вдвойне — этого принципа Демьян Онисимович придерживался твёрдо и всегда.

Прощаясь, отец сказал:

— Куфман[56] гамбургский Иоганн Фарьюс подмял под себя почти всю торговлишку икрой, которая идёт через Архангельск... — Ильин-старший был мрачнее грозовой тучи. — Остальное подбирают купчишки из Амстердама. Почто так?! Аль наше купечество хуже? Какую прибыль теряем! Немцы платят в Приказ Большого Дворца по полтретья любского ефимка[57] за пуд икры, сами покупают её у наших купцов по три ефимка за пуд, а продают в городах Священной Римской империи в четыре раза дороже. Прикидываем ефимок на дорожные расходы, и получается... ого-го! Иван Якимов, стряпчий кумпанства голландских и гамбургских куфманов, бает, будто на икре многие из них составили целое состояние. Можно сказать, на наших костях жируют! Так что, друг ситный, выпала тебе большая честь — проложить дорожку в Вену. С амстердамскими куфманами не связывайся — вмиг сожрут, и не подавятся. А про то, что везёшь не только сёмгу, но ещё и кавьяр, никому ни слова. Никому! Даже Лыжину. Большие знания, большие горести. А уж нам будут не только горести, но и печали, ежели таможенный голова узнает про икру. Беды не оберёшься. Сам понимаешь — не совсем законно это. Товар-то царский. Но путь в Европу нам всё равно нужно торить! Ничего, мы ишшо повоюем...

В северных морях красот немного, в душном кормовом отсеке спалось плохо — на твёрдых полатях Алексашка все бока пролежал, поэтому он и Фёдор Лыжин большую часть времени проводили на палубе за разговорами. Лыжин был настоящим кладезем разных купеческих премудростей, и Алексашка слушал, насторожив уши, — как заяц, который вышел попастись на открытую лесную полянку. Отец многому его научил, но кое-что Ильину-младшему было неведомо, поэтому внимал он речам Фёдора Яковлевича с отменным прилежанием.

— ...Сто штук сухой трески — енто четыре пуда, и продают пуд по тринадцать алтын и две деньги. А в Москве пуд сухой трески уже стоит двадцать шесть алтын и две деньги. В Москве двадцать белуг можно купить за восемнадцать рублей, такое же количество осётров — за восемь рублей. Сёмга у нас продаётся по полтине за штуку, иногда её цена возвышается до восьмидесяти копеек, а иноземные купцы для продажи за границей больше двенадцати копеек не дают. Точно так обстоят дела с треской, белугой и другой рыбой. Смекаешь?

— Смекаю...

— Отец у тебя — голова. Надо самим торговать за границей! А то немцы всё на корню скупают за бесценок. Мы чаще всего меняем рыбу на сукно, медь, олово и прочая, но нам нужны ефимки. Без немецких денег за границей ничего не купишь. Вот они и держат нас на голодном пайке, ведь большая часть монет оседает не в купеческой мошне, а в государевом Приказе.

Алексашка задумчиво покивал. Это верно — казна забирает большую часть дохода. А не заплатишь — худо будет. Приказные обдерут, как липку.