Марксизм в эпоху II Интернационала. Выпуск второй

В первой части Штутгартской резолюции в редакции Бебеля утверждалось, что войны между капиталистическими странами, тень которых, казалось, нависла над Европой в 1905 году, вызываются конкуренцией этих стран на мировом рынке. Поэтому возникавшие дискуссии о характере конкуренции ставили конкретные проблемы войн, угрожающих миру.

Возможна ли в XX веке война по воле народа, который стремится к собственному национальному единству? Заслугой Жореса является то, что он не уклонялся от этого вопроса. Марксисты, считавшие, что этот вопрос решен, все же продолжали его разрабатывать. Для Жореса первостепенное значение мира коренится во все глубже осознаваемой ценности европейской цивилизации, обогащенной всеми составляющими ее культурами и опирающейся на «великие народы Европы». Таким образом, он подходит к тем же выводам, что и Энгельс с Каутским: даже если «национальные соображения брали верх над планами правительств» в прошлом, например в период объединения Германии и Италии, то эта эпоха уже прошла и наступило время лишь капиталистических войн[1077]. Жорес возвращался к этой теме неоднократно, особенно во время первой Балканской войны. «Эра великих национальных войн закончена»[1078], европейская цивилизация достигла такого уровня, когда «глубоко скрытая сила вековых инстинктов» не может вылиться в крупные конфликты. Те же балканские народы, которые из-за этнической и религиозной неразберихи практически находятся в том же состоянии, что и в прошлом, могут рассчитывать на будущее лишь в рамках федерации, упоминаемой в программе балканских социалистов. Только «капиталистическая конкуренция» заставила Италию напасть на Триполитанию, начать войну, которая сделала возможными конфликты внешненационального характера, терзающие теперь Юго-Восточную Европу. Мелкие политические партии на Балканах шли еще дальше и развенчивали «кровавый идеал национальностей»[1079].

Понятие оборонительной войны для этих социалистов уже не могло иметь никакого значения. По-иному шли дела на Западе, где ни французский, ни немецкий пролетариат, ни даже социалистические партии не испытывали влияния иностранного засилья. Поэтому самая настоящая дискуссия на эти темы еще только начинается. В Штутгарте никто не присоединился к предложению Бебеля по этому пункту, и второй параграф резолюции Вайяна – Жореса, по которому было достигнуто почти полное единство в СФИО[1080], выпал из хода дискуссии и из заключительной революции. Этот параграф напоминал о долге рабочего класса перед своей нацией, независимость которой оказывалась под угрозой, а также о том, что надо противостоять этой опасности, и призывал трудящихся других стран оказывать помощь в борьбе против нее. Молчание конгресса говорит о его замешательстве. Выходит, что капиталистическая война, видимо, может быть и оборонительной? Какой же смысл имеет для марксистов подобный вопрос? Полемика по этому вопросу развертывается в сентябре 1907 года на Эссенском съезде в Германии, а не во Франции, где ортодоксальное течение во главе с Гедом не делало тайны из того, что полностью согласно с вариантом текста, выработанным друзьями Вайяна.

Отправным пунктом стало заявление Носке в рейхстаге, где говорилось о том, что «немецкий народ в своей целостности проявляет интерес к военным организациям для защиты нашей родины»[1081]. Было ли это формой неолассальянства[1082] или речь попросту шла о многозначительной реакции на интеграцию партийной фракции в государстве? Бебель выступил в защиту Носке, использовав положение о различии между оборонительной и агрессивной войнами, сформулированное на конгрессе. Но многие выступили против. Друг Бернштейна пацифист Курт Эйснер заявил, что эти соображения опасны и объективно увеличивают международную напряженность. Принципиально против был и Каутский, чье беспокойство, касающееся теоретической области, чувствовалось еще в Штутгарте; он не признавал никакого марксистского содержания в понятии оборонительной войны, считая, что если уж делать выбор, то только в интересах пролетариата[1083]. Была также политическая оппозиция левого крыла партии. Пауль Ленш и – менее явно – Георг Ледебур, исходя из реальной обстановки в мире, утверждали, что она не позволяет оправдывать никакую войну. Но дискуссия так и не привела к окончательным выводам: немецкие социалисты просто отказались дать разъяснения по основному пункту.