Мародеры

Американские музеи не были музеями мирового класса до Второй мировой войны, и швейцарские банки до войны не были международными организациями такого уровня, какого они достигли сегодня. Американцы не воровали картины, они просто воспользовались подходящим случаем, чтобы пополнить свои фонды. Ведь они покупали произведения искусства не столько для того, чтобы помочь евреям, сколько для того, чтобы спасти искусство. Если бы они хотели помочь евреям, то после войны вернули бы картины владельцам. Музей Гуггенхайма скупал искусство по дешевке у терпящих бедствие евреев, МоМА приобретал работы на пресловутых аукционах Фишера в Швейцарии.

(Через галерею Теодора Фишера и аукционы в Швейцарии нацисты продавали «дегенеративное» искусство, а прибыль поступала прямиком в кассу НСДАП.) Музей современного искусства покупал работы и у американских арт-дилеров, которые получали их непосредственно от нацистов. Существование этих «посредников» позволяло нацистам «отмывать» произведения искусства и поставлять их на международный рынок. После войны американские музеи купили огромное количество работ из Европы, толком не изучив их провенанс.

Несостоятельность вашингтонских принципов в самих США, которые в вопросах реституции претендовали на то, чтобы служить моральным ориентиром для других стран, сказалась и на отношении к реституции в Европе. Уэсли Фишер говорит:

Смысл Вашингтонских принципов был как раз в том, чтобы не доводить подобные дела до суда. В Европе это работало лучше, так как там удавалось достичь политических решений. Мы в Claims Conference, конечно же, не хотим, чтобы адвокаты зарабатывали деньги на реституции произведений искусства, мы бы предпочли, чтобы такие иски могли выдвигать даже те истцы, которые не могут позволить себе нанять адвоката.

В том, что касается влияния на проблему реституции, американское судопроизводство оказалось палкой о двух концах. Благодаря американским судам или, чаще, угрозе того, что дело попадет в американский суд, произведение, которое, скорее всего, так и осталось бы в музее, в конце концов возвращается к законным владельцам. До судебного решения дело доходит крайне редко, в большинстве случаев стороны идут на мировую.

Но одновременно это способствовало распространению мнения о США как о «юридическом империалисте». Такая точка зрения особенно укрепилась в России, Венгрии и Польше, а в последнее время распространяется, например, и в Германии. Главной мишенью стали «алчные американские адвокаты».

Однако критика реституции наподобие той, что звучала в ходе дела Кирхнера, то и дело вспыхивает и в англоязычном мире. Когда в 2006 году картины Климта из коллекции Блох-Бауэра были проданы, обозреватель раздела «Искусство» газеты The New York Times Майкл Киммельман раскритиковал наследников за то, что они «обогатились» за счет продажи картин. Вместо того чтобы продавать работы на Christie’s, считает Киммельман, Мария Альтман должна была передать одну или несколько картин в дар или уступить их по цене ниже рыночной какому-нибудь музею.

В ответ Киммельману редактор раздела искусства газеты The Wall Street Journal Эрик Гибсон написал, что спустя десять лет после начала тяжбы у Марии Альтман просто не было другого выхода. Художественный критик Тайлер Грин считает, что нелепо предъявлять какие бы то ни было требования к семье, которую сначала ограбили нацисты, а потом страна, отрицавшая свою причастность к преступлению, в течение шестидесяти лет отказывалась вернуть собственность.