Маршал Ней

5 декабря, вечером, в половине восьмого, Ней узнает, что Наполеон отправляется в Париж. Свой отъезд повелитель обсуждает с маршалами. Только один из них считает, что, в силу политических причин и необходимости принятия мер для восстановления армии, Императору следует спешить. «Я поручаю командование королю Неаполитанскому», — заявляет Наполеон. При этом он уточняет, что далее Ней должен впереди частей отбыть в Вильно, чтобы заняться организацией толп отступающих, тех, кому посчастливится добраться живыми. В 10 часов Наполеон сердечно прощается со всеми присутствующими и в карете отправляется в путь, его сопровождает Коленкур.

Удручённый сложившейся ситуацией, Ней тем не менее не опускает руки. Из жалких остатков армии, почти сразу же брошенных Мюратом, он пытается составить что-то похожее на арьергард. «Ней» — единственное имя, которое ещё как-то мобилизует солдат противостоять налетающим казакам. В Вильно беспорядок достигает предела. Десять тысяч растерянных людей слоняются по городу. Звучат пушечные выстрелы противника, повсюду слышится «Казаки!» Баварский генерал фон Вреде прибегает к Нею.

— Разрешите сопроводить вас, господин маршал, на Ковенскую дорогу, у меня 60 всадников.

Обязанный сохранять достоинство, Ней подводит генерала кокну:

— Взгляните, генерал, на всех этих безоружных оборванцев, спешащих поскорее убежать. Неужели вы думаете, что маршал Империи может смешаться с этим сбродом?

— Но если вы не поторопитесь, то попадёте в плен.

— Нет, не беспокойтесь. Со мной 50 гренадеров, и все казаки мира не смогут выбить нас отсюда до завтрашнего утра, мы уйдём в 8 часов.^{302}

Последний этап Русской кампании внёс свой вклад в легенду о Храбрейшем из храбрых: «Герой отступления Ней во главе малочисленного арьергарда, как простой солдат, с ружьём в руках защищает ковенский мост, он последним покинет эту негостеприимную землю».^{303} Если поверить свидетельству полковника Ноэля, одного из немногих, кто старается сохранять объективность, описывая легендарного героя, то получается, что и в Ковно маршал оставался по-прежнему деятельным. Он крайне грубо обошёлся с офицером, который, паникуя перед приближающимся неприятелем, испортил орудия именно в тот момент, когда они были особенно необходимы. Если бы присутствовавшие не остановили маршала, он зарубил бы его.^{304} Сам Ней также вспоминает момент ухода из Ковно: площадь была окружена неприятельской кавалерией, враг установил несколько батарей, чтобы «если не исключить возможность нашего отступления, то предельно его затруднить». Маршал приказал генералу Маршану с остатками частей 3-го корпуса и всеми, кого удастся собрать и кто ещё не бросил оружие, взять высоту, откуда русские уже начали стрелять картечью. Атака обошлась дорого, но позволила последнему каре укрыться на краю поля боя. Ней с болью смотрел на бегство целого батальона. Побежали все, кроме сержанта, фамилию которого Ней, к сожалению, не знал. Ней отмечает рвение каждого поимённо, и, наконец, после длительного сопротивления ему удаётся оторваться от казаков.^{305} Пока жалкие остатки Великой Армии переходят Неман, трясясь от страха, «как стадо испуганной скотины». Ней отступает спокойно — об этом пишет Наполеону Мюрат, — хотя и без солдат, без штыков, с ним только несколько штабных и группа офицеров из разных частей.^{306}

Вечером 15 декабря в Гумбиннене похудевший, измазанный землёй, с лицом, почерневшим от дыма, в разодранной одежде Ней предстаёт перед генералом Матье Дюма, который, кажется, не узнает его:

— А вот и я, — произносит маршал. Присутствующие по голосу понимают, кто перед ними. — Последнее оружие я утопил в Немане, а сюда добирался лесами.

Нея принимают с подчёркнутым уважением.^{307}

Генералу Вреде героизм последнего сражения Нея в России представлялся бессмысленным: «Себя и своих солдат маршал подвергает напрасным испытаниям, которые лишь осложняют отступление».^{308} Это единственные критические слова, выделяющиеся среди хора восхвалений. Пропаганда делает акцент на подвигах Нея, чтобы замаскировать масштаб катастрофы. Он возвращается в Париж князем Москворецким, его упоминают и приветствуют повсюду как «героя отступления». Итог страшной Русской кампании подводит Даву, которого Ней неоднократно критиковал: «Я не делаю комплиментов герцогу Эльхингенскому, наши отношения никогда не были достаточно дружескими для этого, но я испытал глубокое удовлетворение, узнав, что Император вознаградил его за мужество и талант полководца. Маршал действительно заслужил это».^{309}

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ. Народы против антихриста

Мои подчинённые становились слабыми, нерешительными, неумелыми и неловкими; они уже были не те, что в начале нашей Революции, не те, кто был рядом в славные моменты моей жизни.

Наполеон