Маршалы Наполеона. Исторические портреты

Для пожилых маршалов — Келлермана, Журдана, Монси, Лефевра и Серюрье — переход к новым условиям оказался намного легче. Келлерман и Серюрье происходили из состоятельных семей и чувствовали себя в новом обществе достаточно свободно. Монси, Журдан и Лефевр были честными, прямолинейными вояками, которым ничего не стоило убедить себя, что благосостояние Франции легче всего будет обеспечено при старом режиме. Беспокойства монархии они не доставляли и поставленные перед ними административные задачи выполняли компетентно и безупречно. Периньон и Лефевр в это время в основном попечительствовали над старыми солдатами, помещенными в Дом инвалидов. Быть может, этим пяти маршалам не хватало энергичности и блеска Мюрата или Бернадота, но зато их послужные списки за все время их службы выглядят гораздо лучше.

Брюн, который когда-то был другом человека, заявлявшего, что хочет вызвать Европу на битву, бросив ей в лицо голову французского короля, также примирился с монархией. Во время Первой реставрации о Брюне почти ничего не было слышно, но в том кризисе, который еще впереди, его имя будет связано с очень трагическими событиями.

Массена объявил, что положение отставного генерала больше его не устраивает, и пошел служить под знаменем с лилиями. Он появился на арене событий, словно старая черепаха, вылезшая на свет после того, как бурные события миновали и солдатские сапоги с грохотом прошагали мимо. Ему предложили командование войсками на юге Франции, то есть там, где когда-то ему приходилось торговать фруктами и заниматься контрабандой. Но теперь Массена уже не нужно было заниматься ею. Он был сказочно богат и мог сообщить каждому точную стоимость накопленного им в любое время дня и ночи. Он не привлекал к себе внимания, и его оставили в покое вместе со всем его золотом, драгоценностями и прелестными любовницами. Массена не писал мемуаров и ни к кому не выражал недоброжелательства. Он получил от жизни все, что хотел, и все демоны ада не могли бы лишить маршала его приобретений в возрасте пятидесяти восьми лет.

Бернадот, высокий и красивый наследный принц Швеции, не долго оставался в Париже. Даже романтически настроенный царь сообразил, что предоставить принцу сколько-нибудь важную роль в деле восстановления Франции было бы губительно, поскольку каждый еще оставшийся в живых француз рассматривал Бернадота как предателя и негодяя.

Гасконец всегда славился своим шармом и был чрезвычайно эффектным оратором на совещаниях и в салонах, но ничто не могло смыть с него обвинение в том, что он привел чужеземную армию к столице своей страны, а потом еще дожидался, что его выберут наследником Наполеона. Жена принца Дезире очень любила своего мужа, но она любила и Париж и была счастлива вернуться туда после долгого прозябания в мрачной шведской столице, где магазины были так неинтересны и где к тому же не сплетничали. Но очень скоро несколько озадаченный Бернадот уехал из столицы, чтобы никогда туда не возвращаться. Возможно, это решение ему помогла принять жена Лефевра, в глаза назвавшая его изменником.

Месяцы шли, и признаков умиротворения в стране, управляемой старым подагриком Людовиком, не наблюдалось. Наоборот, она поднимала голос протеста против каждого эдикта, исходящего из Тюильри. И громче всего этот голос прозвучал, когда военный министр Сульт попытался провести в жизнь декрет об изгнании из Парижа некоторых наполеоновских офицеров. Один из них, лихой кавалерист Эксельманс, назвал это решение акцией запугивания и отказался выезжать из Парижа. Он был отдан под суд, но его оправдание, о котором было объявлено 15 января 1815 года, было встречено всей Францией криками радости, и в глазах общественности правительство опустилось еще на одну ступеньку ниже.

Пушки были наведены, запасы пороха заготовлены. Нужна была только искра, и она проскочила в марте. Последовавший за этим взрыв был услышан и на пожарище Москвы, и на шотландских нагорьях, где офицеры-ветераны Легкой дивизии Веллингтона радовались первой весне мира. В этот день с тысячью солдат своей гвардии Наполеон высадился на побережье Ривьеры и начал свой блистательный марш на Париж.

Это была самая сумасшедшая авантюра из всех, которые только можно себе представить. Закончиться она могла еще до своего начала. Через короткое время после отплытия из Порто-Феррайо бриг, на борту которого находилось 800 старых усачей и еще 300 отчаянных бонапартистов, был остановлен французским военным шлюпом. Капитан шлюпа окликнул корабль Наполеона и, узнав, что он идет с Эльбы, спросил, как здоровье императора. В этот момент гвардейцы лежали плашмя на палубе. Наполеон ответил сам: «II se porte а merveille!»[34] — после чего корабли разошлись.