Сульту повезло много больше. Прогнав англичан к их кораблям, он расположился в Опорто. Его больше не интересовало ни пекарское, ни солдатское ремесло, но что-что, а честолюбие у него осталось. Он был абсолютно убежден в том, что прежде чем ему придется отправиться в мир иной, его ближние будут титуловать его «ваше величество». Ему, португальскому затворнику, находящемуся в такой дали от беспокойного императора, а также шумных соперников, представлялось вполне реальным, что именно он станет новым монархом страны. Эта надежда настолько терзала и мучила Сульта, что временами он просто терял обычно присущий ему здравый смысл. Он отказался от своего обыкновения быть вежливым и дружелюбным с любым и каждым и зашел настолько далеко, что стал формировать небольшие группы клакеров, марширующих по улицам Опорто с криками: «Да здравствует король Никола Первый», правда звучащими несколько приглушенно. Штаб Сульта начал опасаться за его здравый смысл и всерьез обсуждал возможность его ареста. Конечно, в том, что он стал одержимым этой идеей, в первую очередь был виноват Наполеон. Действительно, император назначил своего зятя Мюрата королем, но в то же время отказался назначить его, Сульта, герцогом Аустерлицким. Если уж Мюрат мог управлять Неаполем, то Никола Сульт вполне был бы в состоянии управлять Португалией, и маршал начал изыскивать способы так вести себя с португальцами, чтобы Наполеон осознал, что война в этих землях закончится тогда, когда во главе всех дел будет поставлен сильный, мудрый, благоразумный человек, к тому же наделенный королевским титулом.
Однако эта мечта была вдребезги разбита тем же англичанином, который выхватил маршальский жезл из рук Жюно, как только генерал оказался в пределах его досягаемости. Однажды утром в Португалии с английской армией появился Уэлсли, и Сульту пришлось покинуть Опорто в такой спешке, что он должен был оставить не только пушки и обоз, но и, что еще хуже, все свои трофеи. Он пробился через горы и соединился в Галисии с Неем, однако маршалы, никогда не доверявшие друг другу, не могли добиться между собой согласия даже на час. После ряда конфликтов они снова разделились. Ней отправился на поиски славы, а Сульт — на поиски ценных картин и церковной посуды взамен оставленных в Опорто. К этому времени Наполеон уже хорошо знал о некоторых воззрениях Сульта и о тех скромных трюках, которыми он пользовался, чтобы превратить свою мечту в реальность. Бертье было приказано написать Сульту выдержанное в суровых выражениях предостережение и обязать его перестать разыгрывать из себя осла. Бертье написал: «Я вкладываю в конверт несколько прокламаций, по которым вы признаете стиль рожденного править достойно!» Это был один из самых изящных выговоров, когда-либо вынесенных начальником наполеоновского штаба.
В марте 1809 года Испания перестает быть центром борьбы Европы против Наполеона. Этот центр опять перемещается в Баварию и долину Дуная. К этому времени маршалы, рассеянные по Испании, были оставлены лицом к лицу со своими задачами — с тем, чтобы они решали их сами. В центре бури, которая вот-вот должна была разразиться вокруг Вены, возникали гораздо более важные проблемы, и Наполеон вызывает Ланна, лучшего из своих помощников на Пиренейском полуострове, и приказывает тому принять участие в кампании, которой суждено стать последней кампанией гасконца. Ланн и его штаб покинули Испанию с чувством облегчения. Ранней весной 1809 года основная часть Великой армии начала перемещаться в сторону Австрии. Даву двигался с севера, из областей, которые так успешно контролировал все это время, а Массена — с юга. Пока Наполеон временно отсутствовал, командование армией принял на себя начальник штаба Бертье, что немедленно привело к страшной путанице и ужасной ссоре с Даву, который считал Бертье блестящим штабистом, но совершенно непригодным для того, чтобы командовать на поле боя хотя бы взводом.
Глава 12
Великая река
Весьма важную роль в этой кампании сыграл Дунай, разливающийся в это время года широким и бурным потоком. Его мутные, побуревшие от грязи воды, несущие с собой тонны всяческого хлама и мусора, бились в берега островков, на которых играли друг с другом в прятки дозоры противоборствующих сторон, тогда как главные силы французской и австрийской армий стояли по обоим его берегам. Дунай, австрийская река, естественно, был союзником Австрии, и первым это понял Наполеон, который после ряда совершенных французами маршей и маневров начал засыпать градом вопросов своего терпеливого начальника штаба. Взглянув на широкую ленту реки, на плывущие по ее поверхности стволы деревьев, прошлогоднюю листву и мусор, Наполеон произнес: «Бертье, у них теперь новый союзник, генерал Дунай!»