Марсиане

Завод, конечно, не пропадет без него. Хотя Скобелева и уговаривали остаться, но замену подыскали быстро. Преемник пока, слава богу, не занял его кабинет, но все звонили уже к нему, минуя Скобелева.

Фрол Иванович вздохнул, подумав об этом. Жаль стало своего преемника. Самое замечательное в преемнике — была его подпись. Завитушками и рогульками щедро осыпал он буковки своей фамилии, но этого все–таки было мало для того, чтобы руководить доставшейся ему махиной. И снова скривились тяжелые губы Скобелева, выдавливая усмешку. Преемник для того, должно быть, и рвался на директорское место, чтобы иметь возможность почаще ставить под документами свою подпись. Больше, по мнению Скобелева, резонов для этого у него не было.

Ну, да бог с ним, с преемником…

Скобелев наклонился над стеклом, всматриваясь в перечеркнутый трещинками листочек приказа.

Это был заготовленный еще три года назад приказ об отключении от заводской котельной городских домов номер сорок шесть и сорок восемь по проспекту Мира…

Мощности заводской котельной с трудом обеспечивали сам завод и заводские дома. Два четырнадцатиэтажных дома по проспекту Мира должны были снабжаться теплом из городских ресурсов. Но субподрядные организации десять последних лет не могли согласовать между собой какие–то графики, и все эти десять лет четырнадцатиэтажные дома высасывали тепло из заводской котельной. Зимой, когда тепла особенно недоставало, заводские дома приходилось содержать на мизере, едва–едва хватавшем, чтобы не разморозить систему водяного отопления.

Много раз грозился Скобелев отключить четырнадцатиэтажные дома от заводской котельной, но каждый раз раздавался звонок и он соглашался подождать еще зиму…

Фрол Иванович осторожно приподнял стекло за край, но оно так растрескалось, что не выдержало собственной тяжести. Край стекла Скобелев держал в руках, а остальная часть рухнула на стол, разлетелась на мелкие осколки.

Скобелев поморщился и нажал кнопку селектора.

— Узнайте прогноз погоды на ближайшую неделю, — сказал он, услышав голос секретарши. — И пошлите кого–нибудь убрать тут…

Потом, смахнув рукавом пальто осколки стекла, взял приказ.

Вошла в кабинет секретарша.

— Фрол Иванович, — сказала она, — я позвонила на метеостанцию. В ближайшую неделю погода останется без перемен. Пять–шесть градусов тепла, возможны осадки…

Она запнулась.

— Что с вами?! У вас кровь на руке…

Только сейчас заметил Скобелев, что порезал руку.

— Стекло разбилось, — сказал он. — Убрать надо.

— Я сейчас, сейчас сама замету, — проговорила секретарша.

Она вышла, а Фрол Иванович обмотал носовым платком порезанную руку, потом взял листочки приказа и с ними пересел за длинный стол, возле которого устраивались раньше его бывшие подчиненные на совещаниях.

Пока секретарша возилась с совком и метелкой, собирая осколки, Скобелев аккуратно, стараясь не запачкать кровью листки, подписал приказ.

Кровь все–таки просочилась сквозь платок, и на последнем экземпляре приказа осталась красная смазанная полоска.

Скобелев поморщился, но решил ничего не менять.

— Последний приказ, Танечка! — сказал он, протягивая секретарше подписанные листки. — Поставьте номер и сразу передайте копию начальнику котельного цеха для немедленного исполнения.

Секретарша взяла листки с приказом и вышла, а Скобелев встал, прошел по кабинету, остановился у окна. Больше ему нечего было делать на заводе, осталось подождать еще полчаса, пока соберутся в красном уголке люди, послушать слова, которые можно было бы и не слушать, но которые принято слушать в таких случаях, сказать самому какие–то слова, которые можно было бы не говорить, но которые нужно говорить, и все…

Едва слышно скрипнула за спиной дверь.

Скобелев обернулся.

На пороге с приказом в руках стояла секретарша.

— В чем дело, Танечка? — – спросил Скобелев.

— Фрол Иванович! — секретарша вспыхнула, — Я хотела… Хотела сказать: спасибо!

— За что?

— За тепло спасибо! Я же в заводском доме живу. Мы зимой по квартире в пальто ходим. Спасибо вам.

Скобелев чуть поморщился. Почему–то от этой похвалы стало досадно, словно он украл ее.

— Отдайте копию приказа начальнику котельной. — сказал он, нахмурившись.

— Отдам… Может быть, вам аптечку принести, Фрол Иванович?

— Какую аптечку?! — Скобелев сдернул прилипший к руке платок. Кровь остановилась, и Скобелев, скомкав, швырнул платок в корзину для бумаг. — Идите, Танечка. Занимайтесь работой.

— Спасибо, — повторила секретарша. — Спасибо, Фрол Иванович…

И осторожно прикрыла дверь.

…Весть о последнем приказе директора как–то стремительно разнеслась по заводу, и, когда после казенных и долгих речей Скобелев поднялся на трибуну, чтобы сказать что–нибудь в ответ, его встретили шквалом аплодисментов.

И снова только поморщился Фрол Иванович, понимая, что аплодируют заводчане не ему, а его последнему приказу. Настроение у него окончательно испортилось.

— Вот мы и отработали вместе с вами, товарищи! — сказал он. — До свидания… Извините, если что было не так…

И, махнув рукой, спустился с трибуны, и снова стены красного уголка качнулись от грохота аплодисментов.