Марта из Идар-Оберштайна

Бедняги ринулись в разные стороны, а самая большая группа устремилась к лесу. Их отстреливали, целясь в мелькающие спины, и в первые часы побега погибло больше сотни. Помимо пуль, беглецов преследовал восьмиградусный мороз, физическое и эмоциональное истощение и глыбы мерзлого снега, доходящие до колен. Планируя побег, советские офицеры рассчитывали на помощь местного населения, искренне веря в милосердие австрийцев, но жестоко ошиблись. Комендант обратился по радио за помощью к старожилам, обозвав сбежавших опасными преступниками, вооруженными монголами, и шутливо подчеркнул: «Вы же страстные охотники, а это куда веселее, чем гонять зайцев!» Те приняли вызов и наточили топоры, экономя на патронах. Кузнецы выковали длинные железные пики для удобства прощупывания сеновалов, а четырнадцатилетние пацаны с нездоровым азартом забивали сбежавших дубинками.

«Охота на зайцев» длилась несколько дней и окрасила снег и стены домов в позорный красный. Трупы свозили на территорию школы в деревне Рид-ин-ден-Ридмаркт и отмечали палочками. Четыре перечеркивались пятой и таким образом убиенных считали пятерками. Со временем поспешно объявили, что счет сошелся, умолчав об одиннадцати пленниках, все-таки обретших свободу. Одна австрийская крестьянка по имени Мария Лангталер, рискуя собственной жизнью, около ста дней скрывала двух беглецов. В ее доме вместо портрета фюрера висело распятие. В ее груди вместо одного сердца билось целых два. Сыновья Марии воевали в составе вермахта, и мать в надежде, что ее ребятам тоже кто-то протянет руку помощи, распахнула перед ними дверь. Благодаря женщине и ее семье бежавшие пленники выжили и обрели свободу с приходом Красной армии.

Зимой 1945 года в Маутхаузене наступили темные времена. Пленным урезали и без того скудные пайки, и один лагерный день, казалось, длился больше недели. Воздух загустел от отчаяния, меланхолии и безысходности. Многим хотелось одного – поскорее умереть, вот только смерть запаздывала, и приходилось двигаться в колонне, как за собственным гробом. Образ Гали с каждым днем все больше тускнел и размывался. Сперва исчезли глаза, затем провалились нос, рот, стерлись брови, скулы и ямочки на щеках. Василий пытался вспомнить ее запах и силуэт, но перед глазами вставали бараки, «стена плача» и растерзанный двадцатый блок.

После неудачного побега ушли из жизни самые стойкие. Пленные искренне верили в благополучный исход дерзкого плана, а когда этого не произошло, иммунитеты дали сбой, и в сердцах стали заедать важные клапаны. В тощих грудных клетках поминутно раздавались предупреждающие щелчки, слетали секундные, анкерные колеса и заводная пружина, и Иваны, Анатолии и Степаны Петровичи медленно сползали на бетон.

Незаметно пришла весна, и установилась солнечная погода. Василий, с трудом шевеля языком, показывал рукой в окно и объявлял:

– Вот видите, тепло. А я вам говорил, сколько той зимы – январь, май, а там и лето.

Никто ничего не видел.

На рассвете 5 мая 1945 года Василий проснулся от тишины, отсутствия трех рассекающих сосуды гудков и понял, что не в состоянии больше пошевелиться. Снова закрыл глаза и увидел ставшую родной женщину в платье для утренних прогулок. Она ходила между барачными рядами, обмахивалась программкой с названием «Шато-де-Флёр» и хохотала. Неожиданно раздался рев танков, и о стены забарабанила английская речь. В ту же минуту поднялись обессиленные головы, а сосед сверху еле слышно зашипел:

– Вставайте, братцы! Победа!

Пленные с трудом подползли к свету. Кто пошустрее, вышли во двор. Американские солдаты стояли обескураженные и растерянно смотрели перед собой. У колючей проволоки их встречали скелеты и протягивали в знак приветствия свои кости. Провалившиеся глаза силились улыбнуться, но им это удавалось с трудом. За четырнадцать дней до освобождения людям перестали давать какую-либо еду. От жажды спасали дожди. От голода – кора, прошлогодняя трава и желуди. Освободители по доброте душевной порезали на куски сервелат. Освобожденные с жадностью жевали, и каждый такой кусок с пестрым рисунком на срезе становился последней пулей. На следующий день около двух тысяч выживших в рабстве умерли на свободе от заворота кишок.

Сотрудники Красного Креста с трудом определяли пол и тактично переспрашивали:

– Простите… Мужчина? Женщина?

Человек с дряблой серо-зеленой кожей отвечал с трудом. На его руках отсутствовали ногти, во рту – зубы, в матке – менструальная кровь. Шокированный доктор записывал: «Русская женщина двадцати пяти лет. Мышечного и подкожного жирового слоя нет. Рост – 169 см, вес – 38 кг».