Марта из Идар-Оберштайна

– Как в той прибаутке: «Чудак покойник умер во вторник. Стали гроб тесать, а он вскочил, да и ну плясать!»

Затем не удержалась:

– Пап, веришь, я больше не знаю, как жить.

Он плотнее приложил телефон к уху:

– Родная моя, человек должен жить хотя бы ради любопытства. Скоро первое сентября, праздник, голуби. Разве тебе не интересно, какие придут ученики? Как же твои Сережки, Танюшки и Любочки? Всемирный день мытья рук и День каши? Твои гимны, ладошки, педсоветы?

Отец отстучал костяшками размер четыре четверти и криво запел, балансируя на каждой ноте:

Плавно листья рыжие летают
В голубых квадратах школьных рам.
Первоклашки вновь букварь читают,
Некогда стареть учителям…

Она рассмеялась:

– Папка! Лучше не пой!

Тот охотно согласился, бросил недопетое и предложил:

– А давай приду сегодня после обеда и посмотрю классную дверь? Ты говорила, она просела и скрипит. Захвачу кусачки… После отправимся в парк есть мороженое.

Анна облизала скатившиеся к губам слезы.

– Папка, мне ведь не пять лет.

– А какая разница? Мне вот шестьдесят, но я с удовольствием слопаю с тобой пломбир.

Отец почувствовал ее согласие и завершил вызов. Открыл форточку и потянулся за сигаретами.

Анна достала телефон и взглянула на фото Константина…

Глава 5 Мария

Иногда нелюбовь с первого взгляда может продлиться всю довольно счастливую жизнь.

Мария в выстуженной речке полоскала белье. Вода забиралась под кожу и ползла к локтевому нерву. Парализовала мышцы и студила фаланги. Девушка не обращала на подобные мелочи внимания, ведь в ее жизни случались события и пострашнее.

Война уже год как закончилась, но утрамбованный и старательно укатанный страх продолжал скрести душу. Перед глазами настойчиво всплывали картины одна злее другой. Первая бомбежка. Они с подругой Килиной прячутся в тесном овраге. Над головой растрепанное небо и пронзительный свист. Самолеты летят уверенно, будто находятся у себя дома и в своих воздушных коридорах. Летят низко, и можно разглядеть желтые мочки крыльев с черными крестами на фюзеляже. Посев начинается без предупреждения, вот только бравые немецкие асы сеют не люцерну с гречихой, а смерть. Мальцы, напоминающие детенышей акулы, рыскают по разреженному воздуху, а касаясь земли, взбивают ее в пышный омлет.

Девушки прижались друг к дружке и беззвучно плачут. Обстрел застал их на колхозном поле в момент прополки свеклы. Ужас в груди распался на пузырьки альвеол. Волосы выползли из туго заплетенных кос и посеклись на концах. Мочевина тугой струей ударила по коленям. Спустя время все стихло, девушки с опаской выползли из своего укрытия и с трудом вспомнили дорогу домой. Килина, более смелая, бежала впереди, Мария чуть сзади. Не доходя до сельсовета, подруга схватилась за живот, и ее вырвало. Мария заглянула через плечо и завалилась бесчувственная на бок. У нового, выкрашенного в зеленый цвет забора валялась чья-то оторванная нога. Женская, нездешняя, в чулке и нарядной туфле.

Мама затеяла борщ. Рядом чугунок с водой для купания: вчера выменяли брусок настоящего туалетного мыла. На печи играется Сонька, мотая из тряпок куклу. Борщ кипит, и по дому волочится дурманящий запах вываренных овощей. На столе соль и ложки. В животе давно пусто, кажется, голод в нем проел сквозную дыру. Неожиданно разыгравшаяся девочка случайно сбрасывает мыло в кипящий чугунок, и посреди свекольно-морковного варева образуется несъедобная глицериновая лужа. В итоге ни мыла, ни борща.

Экватор осени. Немцы вошли в село с надменно поднятыми головами. Быстро освоились, попарились в баньках и оценили вкус вареников с творогом. Люди разделились на два лагеря. Одни прижались к заборам, вторые встретили врага с хлебом, полным румяных колосков, и низким поклоном. Тут же нарисовался староста-полицай, и на скорую руку склепалась новая власть. Первым делом повесили председателя колхоза. Тот имел в себе центнер веса, и веревка не выдержала, оборвалась. Со второй попытки все получилось, но петлю набросили неправильно, и он «протанцевал» в ней от боли еще минут десять. На подобное «представление» созвали все село. Отворачивающихся били. Мария пыталась смотреть сквозь, осознавая полное искажение мира. Складывалось впечатление, что его натерли на терке-шинковке и теперь вместо сельсовета, библиотеки и колхозных гаражей – логово нечистой силы.

Первая военная зима. Губы примерзли друг к дружке, и рот практически не разжимается. Кровеносные сосуды превратились в тонкие швейные нитки. Теплой одежды нет. Нижнего белья тем более. На ней прохудившаяся отцовская фуфайка и материнская юбка. В лесу сугробы по пояс, но нужны дрова, чтобы согреть дом. Мария размахивает топором, и тот со звуком, напоминающим хрустальный звон, отскакивает и ныряет в сугроб. Девушка с трудом нашаривает колун и пытается обломать низкие ветки, болезненно морщась от настойчивого снега, плотно облепившего ягодицы.