Марта Квест

Бинки впервые показал, чем он обещает стать в будущем, когда ему было четыре года: на свадьбе своей сестры, облаченный в небесно-голубой атласный костюмчик, он взобрался на стол, где горой лежали цветы и перевязанные лентами подарки, и пропищал: «Теперь я скажу тост…» Его немедленно сняли со стола, а он дрыгал ногами и орал. В школе он был последним учеником и никуда не годным партнером в играх, зато обожал создавать всякие клубы и общества. Когда он кончил школу, отец устроил его на государственную службу, где с ним по крайней мере не могло случиться ничего дурного. Но и тут он скоро основал «Клуб любителей завтракать сэндвичами» и «Ассоциацию сторонников сбережений для подарков выходящим в отставку». Он был бельмом на глазу у отца, гордостью матери, несчастьем для своего начальника. В ту пору, когда на него, точно манна небесная, свалился план создания Спортивного клуба и открылось поле деятельности для его таланта, это был широкоплечий нескладный малый лет двадцати, с красным лицом и черной лохматой гривой.

На следующий день он сказал отцу:

— Знаешь что, а ведь это несправедливо, к такому делу надо привлечь молодежь, верно?

И отцу трудно было что-нибудь возразить.

На следующем заседании комиссии выступили Бинки, Дуглас Ноуэлл и еще с десяток молодых людей. Бинки председательствовал — не потому, что его избрали, а потому, что он умел, приняв решение, с непоколебимым упорством проводить его в жизнь. На втором заседании появилось несколько девиц в коротких брюках и фуфайках — они были очень вежливы с пожилыми дамами, кокетничали с мужчинами, но держали себя со старшими так, точно те и права-то не имели тут быть.

Миссис Лоу-Айленд поднялась с места (она не поняла, как остальные, что они потерпели полное поражение) и заявила, что хоть она и не сноб, но считает, что в клуб надо допускать далеко не всех; не успела она закончить свою речь, как вскочил Бинки и, вперив в миссис Лоу-Айленд свои большие черные глаза, возмущенно заявил, что он потрясен, прямо потрясен услышанным (тем более если это исходит от миссис Лоу-Айленд, которая заслуживает троекратной здравицы за свою деятельность): как можно делать такие предложения, которые — он убежден, что все согласятся с ним, — противоречат духу нашей страны! Ведь здесь же не Англия, это молодая страна; он не умеет произносить речи, но вот что он хочет сказать: клуб должен быть открыт для всех, у кого найдется двадцать шиллингов в год, а это немалая сумма для некоторых, хотя кое-кто (не примите за оскорбление), может быть, и не поверит этому. Ну вот и все, что он хотел сказать. Все златокудрые девицы и юнцы оживленно зашептались, горячо одобряя его, и никто уже не заикался о снобах или об ограничениях.

С тех пор несколько месяцев подряд в доме Мейнардов с утра до вечера толпились молодые люди и девушки. Комиссия заседала, но только для проформы, чтобы поддержать, одобрить и утвердить меры, уже принятые Бинки.

Как-то раз днем Бинки заметил в уголке веранды свою мать и еще трех дам, которые, пригнувшись друг к другу, чтобы их не затолкала кричащая и спорящая молодежь, играли в бридж; должно быть, это зрелище пробудило в сердце Бинки раскаяние, ибо немного погодя он спросил отца:

— Надеюсь, ты не считаешь, что мы вас вытеснили? Ведь это же Спортивный клуб, не так ли?

Мистер Мейнард, человек мягкий и воспитанный, слегка приподнял брови и улыбнулся, но, решив, что это недостаточно красноречиво, заметил:

— Милый Бинки, ты даже представить себе не можешь, до чего я рад, что у тебя появилась склонность заняться делом, а то я уже начинал опасаться за тебя. Прими мои благословения, если они тебе нужны — чему я, впрочем, не очень склонен верить.

Помолчав немного, Бинки неуверенно улыбнулся и с жаром выпалил:

— Так, значит, все в порядке, да?

— Теперь, насколько я понимаю, ты не станешь возражать, если я выйду из комиссии и займусь гольфом, — позволь тебе заметить, что в ваших планах нигде не предусмотрено площадки для гольфа.

— Вот уж это несправедливо, — огорченно запротестовал Бинки. — Мы ведь сделали заявку на участок позади будущего здания клуба. Через полгода участок этот освободится, так что через год у нас будет отличная площадка для гольфа.

— В таком случае прошу извинить, — сказал мистер Мейнард. — Снимаю все свои возражения. Теперь вернемся к тому, о чем я говорил в начале нашей беседы: я считаю, что вы должны разрешить нам с мамой выйти из организационной комиссии — не потому, что кто-то на кого-то обиделся, но, раз мы договорились, что в клубе будет небольшая комната, где дамы смогут играть в бридж, а я получил заверения, что смогу заниматься гольфом, мы вполне можем сложить с себя полномочия.

— Ну, знаешь ли, — с упреком сказал Бинки, — что-то не нравится мне твое настроение, отец.

— Но я же дал тебе свое благословение. А мы, говоря по правде, скорее помеха вам, чем помощь.