— А кто тогда будет добывать нам средства? — спросил Бинки. — Нам нужно, по крайней мере, еще десять тысяч, если мы хотим, чтобы у нас были четыре корта и хорошие раздевалки, да и площадку для гольфа не устроишь за спасибо.
— Давай уточним, — сказал мистер Мейнард. — Ты хочешь, чтобы мы с мамой остались в комиссии и помогли тебе собрать необходимые средства?
— Ты можешь выйти из организационной комиссии, — мягко отозвался Бинки, — но нам необходимо иметь финансовую комиссию, в которую входили бы мама, миссис Лоу-Айленд и остальные, и пусть она занимается сбором средств.
Мистер Мейнард надул щеки, крепко сжал тонкие губы, привыкшие произносить речи, брови его, точно два черных воздушных змея, взлетели вверх — такое лицо он обычно делал в суде, когда исполнял свои судейские обязанности и хотел внушить подсудимым туземцам почтительный страх. Но Бинки только нетерпеливо поглядел на него. Тогда брови мистера Мейнарда опустились, а щеки приняли свой нормальный вид.
— Так, так, так, — пробормотал он, медленно кивнув еще раз. — Скажи, а почему ты считаешь, что десяти тысяч будет достаточно? Откуда ты взял эту цифру?
— О, я могу показать тебе смету, если хочешь. Нам нужно десять тысяч шестьсот пятьдесят четыре фунта десять шиллингов и четыре пенса.
— Ты сам это высчитал? Сам, черным по белому?
— Я в цифрах ничего не смыслю, — добродушно признался Бинки. — Я поручил это сделать Дугги. Он мастак по части цифр.
— Так, так, так, прирожденный организатор. Кто бы мог подумать! Что ж, и это хорошо. Надо было мне тебя пустить по промышленной части, — сказал мистер Мейнард.
— Ну, знаешь ли, — возмущенно заметил Бинки, — не менять же мне теперь работу! У меня нет на это времени, я по горло занят клубом. К тому же меня собираются к Рождеству повысить в должности. Надо отдать им справедливость: на государственной службе рано или поздно всех повышают.
В 1935 году участок, где должен был строиться Спортивный клуб, являлся как бы пограничной зоной между старым кварталом колонистов с тенистыми улицами и обветшавшими домами старой архитектуры и пустынным вельдом. Забор, ограждавший участок, одной стороной выходил на Норс-авеню — улицу, название которой вот уже сколько лет употреблялось как имя нарицательное. «Эта девушка прямо с Норс-авеню», — мог одобрительно сказать о ком-нибудь Донаван. Здесь жили высшие чиновники, министры и даже премьер-министр. Теперь они из своих окон могли любоваться кортами и зданием клуба, которые виднелись за двойным рядом голубоватых стволов высоких деревьев. Здание клуба было выдержано в колониальном стиле, широко распространенном в Кейптауне, и отличалось благородством линий; над стенами, сложенными из темно-красного кирпича, плавно спускалась зеленая двускатная крыша, а веранда покоилась на стройных белых колоннах.
Корты, занимавшие несколько акров, в дождь походили на нежный изумруд, а в сухую погоду становились коричневато-серыми, несмотря на то что целая команда туземцев без конца поливала их из шлангов, расползавшихся, точно черные змеи, во всех направлениях.