Марта Квест

Донаван и в самом деле был весел, остроумен и занятен. Он, казалось, решил затмить всех спортсменов: вышучивал их, рассказывал про них ехидные истории, потом стал рассказывать и про себя. В полночь он поднялся, заявив:

— А теперь, Мэтти, тебе пора спать, не то потеряешь всю свою красоту, и тогда никто из нас уже не будет любить тебя, — и с победоносным видом удалился вместе с ней.

Спортсмены любезно запротестовали, уверяя, что всегда будут любить Мэтти, так же как и всех своих девушек. Однако в этих клятвах не чувствовалось обычной самоуверенности — и не только потому, что Донаван сумел принизить спортсменов, а и потому, что он вносил разлад в любую компанию.

Когда они вышли на улицу, Донаван, с присущей ему беззастенчивой откровенностью, объяснявшейся только тем, что он не ощущал этого разлада между собой и окружающими, весело заметил:

— Сознайся все-таки, Мэтти, что я куда более интересный спутник, чем эти дурни, у которых все мозги в ногах. — И когда она кивнула, соглашаясь с ним, он продолжал: — Право же, я думаю, что тебе лучше всего держаться меня. Последняя девушка, с которой я встречался, бросила меня ради них. Ты бы на нее сейчас посмотрела: ей так скучно, что, глядя на нее, просто плакать хочется.

— А что же с ней случилось? — с любопытством спросила Марта.

— Она вышла замуж за дельца из Найроби. — Он сообщил это таким тоном, точно считал, что девушка вполне заслужила подобную участь, и Марте почему-то показалось, что он прав, но его последующие слова вызвали у нее прямо противоположное чувство. — Все вы только и мечтаете о том, как бы поскорее выскочить замуж, — сказал он. — Ни малейшей самостоятельности, никакой силы воли. Я, право, думаю, что эти проблемы пола слишком преувеличены. А ты как считаешь?

— Не знаю, — с усмешкой ответила Марта, — я еще не пыталась их решать.

Но Донаван не хотел настраиваться на шутливый лад. Он с силой сжал ей руку и, заглядывая в лицо, спросил:

— А все-таки, что ты на этот счет думаешь? Ведь всем девушкам хочется, чтобы их любили, и право же…

Лицо его исказила гримаса отвращения.

Марта готова была согласиться с ним, чтобы не заводить ссоры, но она вместо этого вдруг рассмеялась, а он ждал, пока умолкнет ее натянутый смех, и лишь потом сердито буркнул:

— Женщины слишком много думают о проблеме пола — таково мое глубокое убеждение.

Марта, научившаяся уже вести светский разговор, принялась болтать об одной книге, которую она только что прочла, — там описывались брачные обычаи племени банту. Ну, до чего же дурной характер у этого Донавана, почему он не хочет воспользоваться предложенным ему выходом, позволяющим не излагать собственных мнений? И Марта принялась рассказывать о том, что у первобытных народов девушки считаются созревшими гораздо раньше, чем у народов цивилизованных. Но он упорно молчал и, только когда они очутились у ее двери, по обыкновению коснулся на прощанье губами ее шеи и сказал:

— Так вот, Мэтти, в субботу мы пойдем на танцы в Спортивный клуб. Рискну взять тебя с собой. Уж очень ты туда рвешься.

— Бедненький Донаван, — начала Марта и, не удержавшись, снова рассмеялась. И вдруг точно озорной бесенок (как она называла про себя этот порыв, ибо ей тут же становилось стыдно) вселился в нее, и она сказала: — Поцелуй меня как следует, Дон.

Она потянулась к нему, подставила лицо и полузакрыла глаза. Хорошо, что темно, подумала она, и не видно, как краска горячей волной заливает ей щеки. Она ждала, следя за ним сквозь ресницы, но в глазах его вспыхнула ярость, он схватил ее и резко тряхнул.

— Перестань, Мэтти, — твердо сказал он. — Меня не раздразнишь. Веди себя как следует, иначе я не пойду с тобой на танцы.

На этом они расстались. Очутившись у себя в комнате, Марта сначала почувствовала злость, а потом — с присущим ей умением смотреть на вещи глазами другого человека — посмотрела на себя глазами Донавана и умилилась. Сквозь сумбур разнообразных чувств прорвалась мысль: «С Донаваном можно считать себя в полной безопасности»; и она уже с радостью подумала о том, что именно с ним пойдет в Спортивный клуб. Для девушки, считавшей своей первой заповедью — как можно романтичнее и как можно скорее потерять невинность, это была, конечно, странная мысль. Но теперь Марта и подумать не могла о каких-либо нежных отношениях с Донаваном — это было невозможно, просто непристойно, — она даже несколько раз мысленно назвала его Джонатаном.

Часть третья

В жизни большинства женщин все, даже величайшее горе, кончается тем, что они «приспосабливаются».

Пруст

1