Мартин М.: Цветы моего детства

Когда слизняк теряет одно из щупалец, они отрастают вновь.

Роза

Отец никогда не говорил о матери. Мартин вспоминал его лицо во время похорон и пытался понять, что оно выражало. Можно было подумать, что он вообще не заметил ее исчезновения. Корнелиус тоже ничего не говорил о ней, только стал еще реже появляться в квартире. Казалось, над их домом повисла какая-то мрачная тайна, о которой нужно молчать.

Тревожных воспоминаний о том, как он бывал недостаточно отзывчив, становилось все больше, и Мартин решил что-то сделать для нее хотя бы теперь. Он достал из шкафа большой пакет со старыми черно-белыми фотографиями и принялся отбирать те, на которых была мать. Потом он выбрал несколько удачных цветных фотографий с ней из альбомов и расположил их в хронологическом порядке. Он сшил тетрадки из плотной желтоватой бумаги, лежавшей в том же шкафу, и склеил их в один альбом. В качестве обложки он использовал картон от своего прошлогоднего школьного дневника, обтянув его ее старым кашемировым шарфиком, распустившимся по краям и поеденным молью. На первой странице он написал акварельными красками красную розу. Но этого показалось ему мало, и он отправился на рынок рядом с главной площадью. Здесь продавали настоящие розы. Стоили они дороже, чем Мартин ожидал. Если б он попросил денег у отца, тот поинтересовался бы: «Зачем?», – а это был сюрприз. Тогда он вспомнил, что Матильда выращивает розы у себя перед домом. Оказавшись возле ее маленького садика, Мартин замешкался. Можно было бы просто объяснить все Матильде, и она наверняка сама бы сорвала для него цветок. Но он был скован той мрачной тайной, которая висела над их домом, и ему было неловко говорить о матери с кем-то еще. Так что Мартин огляделся по сторонам и трясущимися руками не без труда оторвал маленькую кустовую розочку чайного цвета, стараясь не повредить остальные цветки. Он положил ее под рубашку, где она больно колола ему грудь, но меньше мялась, чем в кармане. Дома он положил ее между газетными листами под толстую кипу книг. Он знал, что чем более цветок крупный и мясистый, тем чаще следует менять газету. На засушку розы ушло три дня. Мартин вклеил фотографии в альбом, подписав там, где знал, даты и места. На последней странице он нарисовал ее портрет тем карандашиком с цветными грифелями, который она ему когда-то подарила. Розу он вложил между этой страницей и обложкой. Сразу после ужина, когда отец и Корнелиус еще были вместе на кухне, Мартин устроил презентацию альбома: положил его на стол и стал торжественно переворачивать страницы. Корнелиус, кажется, даже не посмотрел на него, вышел из-за стола и принялся собираться, чтобы снова куда-то уйти. Отец нахмурился.

– Лучше б уроки делал! Ерундой всякой занимаешься.

У Мартина защекотало в глазах. Он схватил альбом и бросился в свою комнату, громко хлопнув дверью.

– Похлопай мне еще!

Сперва Мартин был поглощен обидой. Потом он почувствовал злость, и внезапно ему открылась разгадка их мрачной тайны: отец не горевал по матери, он не любил ее, ее смерть была для него облегчением.

Фредерик М.

Каждый день Фредерик М. вставал в шесть утра, добегал до единственной в городе спортивной площадки и совершал свои регулярные ритуалы кручения, отжимания, подтягивания, сгибания, растягивания, поднятия и опускания. Все это он проделывал так, как будто это не только не требовало от него никаких усилий, а как если бы, напротив, только в эти моменты он и оказывался, наконец, в своем наиболее комфортном и легком состоянии. Чувство того, как под кожей сокращаются и напрягаются мышцы, вызывало в нем почти сексуальное наслаждение. Ему невыразимо нравилось ощущать, как его тело томится и изнывает, доходя до пределов своих возможностей. Он был весь эти мышцы – сильные, крепкие, красивые, потные. Он был счастлив.