Мартин М.: Цветы моего детства

Велюровая лапка совершила пригласительный жест. Мартин приблизился к краю могилы. Она была не слишком большой, но и не маленькой, такой, в которую он бы уж точно прекрасно поместился. Закончив работу, Герман К. поднялся одним прыжком наверх и по обыкновению торопливо убежал в лес. Мартин положил под именем матери мать-и-мачеху и прыгнул в яму. Он почувствовал себя очень уставшим и решил прилечь. Земля была сырой и мягкой. Мартин свернулся калачиком и снова заплакал. Ему было жаль мужчину с цыплятами, мать, госпожу Лилию, Матильду, Эсмеральду и, конечно же, себя. Он вспоминал, как в школе Фи и Мария смеялись и переглядывались, а он в отчаянии попытался смеяться и переглядываться вместе с ними, хотя уже тогда понимал, что ничего из этого не выйдет, и они посмотрели на него тем удивленно-уничижительным взглядом, в котором читается вопрос: «А ты чего смеешься?» И в один момент этот взгляд уничтожил все, что Мартин успел вообразить себе относительно их дружбы. Он считал ее чем-то сакральным, буквально готов был умереть ради нее. А они, его друзья, считали его шуткой, незаслуживающим даже вежливости недалеким чудаком, «странным», таким же, как мужчину с цыплятами, только хуже, обременительнее. О, как он ненавидел это слово – «странный»! Что такое есть в других, что делает их «нормальными», и нет в нем, отчего его считают «странным»? К своим …-ти годам Мартин еще не знал, что для защиты от злых духов, которые тогда его терзали, достаточно передвинуть понятие «нормы» на то место, где теперь лежало его по-девичьи припухлое, раскисшее от всевозможных жидкостей тело, и все, что к нему не относится и что не кажется ему «своим», навсегда приобретет статус «странного», или просто другого.

Устав от слез, Мартин задремал, и ему казалось, будто чья-то прохладная рука нежно гладит его по волосам.

Переезд

Переезд в Большой Город был назначен на июль. К этому времени ремонтные работы в их новой квартире должны были полностью завершиться. Мартин узнал об этом случайно, от Корнелиуса.

– Как переезжаем?

– А вот так. У папаши новая работа.

– Навсегда?

– Да нет, как же, на недельку.

Мартин посмотрел в окно. Вдруг все, что он много раз там видел, стало выглядеть иначе. Как будто уже сейчас это было не взаправду, как если бы все это уже было у него заранее отнято. Из кухни доносились звуки включенного телевизора, который смотрел отец. Они смешались с шумом в ушах у Мартина, когда он понял: ему не сообщили об этом не потому, что жалели его чувства, ему просто не удосужились об этом сообщить.

– Почему мы должны переезжать?

– Потому что если кое-кто не будет работать, то кое-кому будет не на что покупать свои стручки и пленки.

– Мне надо школу закончить, ты это понимаешь?

– Закончишь там!

Ему хотелось объяснить отцу, что он не может расстаться с местами, которые стали дороги ему, с людьми, живыми и мертвыми, которые, хоть и не так, как ему бы хотелось, но стали ему близки, с пиратом, с обветшалым подоконником, на котором цветочные горшки были расставлены особым образом и гармонировали по цвету с портьерами, что ему страшно снова пытаться встроиться в новые реалии, когда он и в старые не может толком встроиться, хотя всю жизнь только этим и занимался, что ему смертельно одиноко, и еще больше одиночества он может не вынести, но вместо этого он сказал:

– Тебе плевать на всех, кроме себя!

– Так, еще раз со мной так заговоришь – по шее получишь, понял?!

– Я тебя ненавижу!

С этими словами он вернулся в свою комнату. Его трясло от бессильной ярости (хотя он и не преминул взглянуть на себя со стороны и рассудить, что слегка драматизирует). Герман К. подошел к нему со спины и заботливо обхватил его обеими лапками.

Распад

Сидя на корточках под струей горячей воды, согревавшей его колени, Мартин грезил о том, что в другой школе у него появятся новые друзья, такие, которые будут любить его больше, чем кого бы то ни было на свете, восхищаться его умом и талантами, проводить с ним уйму времени и внушать зависть тем, кто не попал в этот круг избранных. Словом, он опять мечтал стать героем.

После поездки в ботанический сад Фи и Мария стали постоянно держаться за руки, а Мартин перестал присоединяться к их прогулкам, даже если его приглашали. Он не знал, в самом ли деле они звали его с собой только из вежливости, в действительности надеясь, что он откажется, или это внушали ему ревность и обида, но на всякий случай отвечал отказом. Делал он это, конечно, с таким видом, как будто ему все равно или его ждут очень важные дела. Наверное, Фи и Мария тоже не знали, отвечал ли он "нет" из гордости, или потому что не хотел больше с ними водиться. Как бы то ни было, теперь даже в школе они держались отдельно от Мартина. "Клуба несоревнующихся" больше не существовало. Ко-ко начал превращаться в обыкновенного откормленного петуха.

Мартин подставлял под кран руки, сложенные лодочкой, и наблюдал, как вода пузырится с приятным шипящим звуком. Он не мог бы сказать, был ли это шепот Германа К., сидящего на полу за шторкой, или его собственные мысли.