Мартин М.: Цветы моего детства

Весь день было пасмурно. И в доме, и на улице стоял такой же серый свет, какой был ночью, только интенсивность его немного усилилась. Катарина сидела бог знает сколько времени у окна в каком-то забытьи. Она не решалась потрогать затылок, но чувствовала, как волосы с их содержимым отяжелели. Она вышла из дома, прошла через калитку. На соседском участке за невысоким заборчиком окучивала свои грядки Зельда. Подругами они с Катариной никогда не были, но всегда при встрече обменивались приветствиями, а однажды Зельда даже подарила Катарине саженцы фиалок, которые у Катарины почему-то не прижились. Поравнявшись с Зельдой, Катарина поздоровалась. Зельда подняла голову и застыла, молча глядя на Катарину. Та знала, что с ней произошло что-то необычное, поэтому молчание Зельды не показалось ей грубым. Она виновато улыбнулась и продолжила идти вниз по улице. Там, где заканчивались участки, начиналось поле с узкой тропинкой, ведущей через сосновый бор к большому темному озеру. Катарина присела на мягкую травяную подушку. Воздух был совершенно неподвижен. Ни птичьи крики, ни какие другие звуки не нарушали тишину неопределенного времени Катариновых суток. Она положила голову на колени и закрыла глаза.

Придя в себя, Катарина почувствовала, как ее руки утопают в чем-то мягком. Она попыталась встать, но волосы на затылке не давали поднять головы. Выдернув спутавшиеся седые пряди, Катарина выпрямилась и огляделась. Справа и слева от нее возвышались белые пластиковые стены. Над ними виднелось огромное человеческое бедро в золотистых брюках с одной стороны и гигантская, вдвое больше Катарины, застежка-молния на черной коже с другой. На темной обивке незанятых сидений напротив лежал косой луч света.

Прощание

– Мартин! Подожди!

Обычно окрик со спины ничего хорошего не предвещал. Однако ни удара по голове, ни какого-нибудь изощренного оскорбления на этот раз за ним не последовало, и Мартин обернулся. Фи и Мария бежали за ним, махая руками.

– Ты правда переезжаешь?

Он не стал спрашивать, откуда они узнали.

– Ага.

– 

Когда?

– Летом.

Мартин надеялся, что они скажут что-нибудь еще. Но они только постояли еще немного молча и пошли прочь осторожными, виноватыми походками. Дома его встретила госпожа Лилия. По выражению на ее лице он сразу понял, что она наблюдала за ними из окна. Положив Мартину на плечо руку, она сказала, глубокомысленно прищурившись:

– Расставанье – маленькая смерть…

Мартин поежился. Люди, которые любят поговорки и присказки, всегда его раздражали. Может быть, подумал он, для госпожи Лилии так дела и обстояли. Но для него расставание было не маленькой, а самой настоящей, большой смертью. Они никогда с ним больше не увидятся. А если и увидятся, это будут уже не они. Да и сейчас они уже не те они, о которых он мечтал, когда еще не узнал их получше. Или, точнее, пока они его не узнали получше. И послевкусие у всей этой истории было какое-то неловкое, неудобное для пересказа.

Никаких «необычайных событий», собственно говоря, в городе К. так и не произошло, если не считать таковыми череду явлений, поставивших Мартина М. на это странное и неудобное относительно других вещей место –место, похожее на самую середину стоячей площадки переполненного автобуса, там, где не за что держаться и даже расставить ноги достаточно широко для преодоления инерции возможности нет. Ну и Германа К. И, конечно, кровавую черемуху.

Господин Котосинский

– Здравствуйте, господин Котосинский.

– А! Джулиус!

– Я переезжаю.

– А! Я тоже скоро уеду.

– Куда вы уедете, господин Котосинский?

– Мы с твоей мамой, Джулиус, скоро уедем на море, а ты пока у бабушки поживешь.

Корнелиус попытался выведать другие подробности, но господин Котосинский как-то сразу поник и на короткое время как будто очень ясно все понял – где он находится, кто перед ним сидит и что на самом деле с ним происходит. Он уставился перед собой, чуть опустив голову, не фокусируя взгляд ни на чем определенном, с легкой виноватой улыбкой и широко распахнутыми глазами, ни то с навернувшимися в них от смущения слезами, ни то с по обыкновению водянистыми белками. Корнелиусу стало больно за него, такого несуразного, такого маленького и слабого, и он замолчал. Ему еще никогда ни за кого не было так больно. Особенно невыносима была эта легкая виноватая улыбка, которая так и застыла на лице старика на все то время, что Корнелиус просидел у его кровати. На этот раз они читали «Антигону». Как обычно, Корнелиус не знал, слушает ли его господин Котосинский или думает о чем-то своем. Он провел с ним весь день. За окном было уже совсем темно, когда в палату вошла Жаклин-Франсуаза и сказала, что пациентам пора готовиться ко сну. Он так и не узнал, что случилось с Джулиусом и как господин Котосинский оказался в лечебнице. После переезда в Большой Город он никогда его больше не увидит.

Как связать ажурную летнюю шляпку