Мартон и его друзья

— У нас работает две тысячи семьсот горняков, — тихо произнес тот, который читал газету. — Это в шестнадцати километрах от города Д. Мы ведь оттуда приехали, — признался он наконец. — Бывали вы в тех краях? Нет? Верно?.. Треть горняков — рабочие старше тридцати лет. Стало быть, выходит девятьсот с чем-то человек. Так-то оно так! Но по новому закону право голоса получают лишь те, кто умеет читать и писать. А таких у нас человек триста, не больше, да и из них добрая половина читает и пишет только по-румынски, а это тоже не подходит. У вас тоже больше половины людей неграмотны? Только половина? Верно? У нас больше половины… Но все же сто восемьдесят горняков и читают и пишут по-венгерски. Что ж, подумали мы: эти уж наверняка будут выбирать… Так вот… Четвертого июля, только я пошабашил и собрался пойти в Рабочий дом, — я ведь работаю подмастерьем сапожника, — как вдруг вижу: на улице расклеены плакаты. Подошел, читаю. А там так написано: в среду и в четверг состоятся экзамены по венгерскому языку. Обязаны явиться все, кто живет в городе и в окрестностях. Стало быть, к горнякам уж не поедешь, ведь к ним поезд ходит только раз в сутки — по утрам. Пятого июля я чуть в драку не полез со своим хозяином… Не хочет отпускать, и точка, а я ведь сдельно работаю. Ну, поехал я все-таки к горнякам, и после смены устроили мы собрание. А после собрания все, кто умеет читать и писать, тут же пешком отправились в город. Набралось нас человек сто пятьдесят. Пошли мы с красным флагом. Те, что умели читать и писать только по-румынски, проводили нас чуть, потом повернули обратно и такой там подняли крик — всех помянули, начиная с бога и кончая Иштваном Тисой. К девяти часам вечера мы пришли в город и прямо в городскую ратушу. Бургомистр… Геза Фратта… — вы, товарищ, случаем не знаете его?.. И не слышали? У нас даже дети знают, что это за негодяй. Словом, перед ратушей поджидает нас Фратта с дюжиной жандармов. Выходит вперед и заявляет, что экзаменоваться можно только с девяти утра до девяти вечера. Мол, приходите завтра и вовремя! Мы говорим ему: «Господин бургомистр! Как же нам завтра-то приходить, коли рудничное управление объявило: «Кто не выйдет на работу с утра, того уволят и из квартир выгонят». — «Это не мое дело!» — отвечает бургомистр. «А чье же?» — кричим мы ему. Стали совещаться, что делать. Никому ведь неохота работу терять да с квартиры съезжать. К тому же и дело-то к ночи. А назад идти восемнадцать километров. Поезда нет. Стало быть, не сдавши экзамены, да на своих двоих обратно! Горняки давай ругаться. А он, Геза Фратта, стоит, расставив ноги, — дюжина жандармов у него за спиной, — да как крикнет вдруг: «Вы по-венгерски и ругаться-то не умеете… а еще требуете избирательного права у венгерского государства».

Тут посыпалась такая брань по-венгерски (до тех пор ругались только по-румынски), что жандармы скинули винтовки с плеч. Приклады так и застучали по булыжнику. А Геза Фратта показывает на наш флаг и кричит: «А ну, сверните эту красную тряпку, иначе оплеух не оберетесь!»

Что нам оставалось? Сто пятьдесят горняков стоят в темноте. Один только газовый фонарь светит перед ратушей, как раз над головой бургомистра. Свернули мы флаг — и айда восвояси. Ночь уже, поздно! Пошел и я обратно с ними… Ведь я-то, изволите видеть, член руководства окружной организации… Так не пускать же их одних. Верно? Вот и потащились мы пешком. Еще хорошо, дождя не было, а то на прошлой неделе дождь шел, шел и шел не переставая. И не то чтобы шел, а прямо лил, как из кадушки… У вас тоже?.. Нет?.. Ну, ладно. Пошли мы горами. Помаленечку и звезды показались в небе, и луна вышла. Развернули мы снова флаг, за флагом-то ведь легче идти: пошли шеренгой по четыре человека в ряд и запели, а все ж устали очень, туда да обратно чуть не сорок километров отмахали, да после работы, да почитай что зря… Много! Верно?.. Так вот ни одного горняка и не внесли в списки избирателей, умел он читать или нет…

Товарищи рассказчика закивали головами, точно подтвердить хотели: «Видит бог, все так и было, точь-в-точь».

Паровоз притормозил внезапно, и поезд остановился в чистом поле. Беседовавшие стукнулись головами, но так углубились в разговор, что даже не заметили этого.

— А теперь мы, изволите видеть, получили приглашение партии: приезжайте, мол, в Пешт на средства окружной организации. А вы тоже на свои деньги едете? Вам тоже не прислали на проезд? Верно? И в Пеште не вернут нам деньги? — Рассказчик задумался. — Деньги-то большие, да не беда… Самое главное, может, нам указания дадут, что делать, чтобы война не началась. У нас ведь боятся войны… В «Непсаве» напечатано: рабочие не допустят войны. Но что для этого делать, так мы и не поняли… Может, об этом только на словах скажут, потому что в газете неудобно печатать? — И он добавил для ясности: — Мы ведь далеко живем от Пешта, должно быть, потому и не доходит ничего до нас… Может, вы знаете? А?.. Вы ведь поближе к центру…

Ответа он не получил. Усач пробурчал что-то, а рассказчик махнул рукой.