Мартон и его друзья

Пробило восемь часов. Делегаты расселись в большом зале. Ждали докладчика, Гезу Шниттера, заместителя редактора газеты «Непсава». С потолка свисали зажженные люстры, хотя стоял июль и на дворе еще было светло. Солнце заходило за Буду, лучи его озарили верхушки деревьев парка, потом поднялись выше, и теперь алели уже только облака в небе. Но вскоре и они посерели. Спустился поздний летний вечер. В зале стоял гул. Всевенгерский митинг протеста все еще не открывался. Товарищ Геза Шниттер почему-то запаздывал.

2

Тем же июльским днем, после обеда, Игнац Селеши прикатил в «Сорренто» на извозчике в отличном расположении духа.

Когда он слез с подножки, коляска поднялась, словно баржа, освободившись от груза. Придавленные рессоры с треском потянулись.

Тучный мужчина был весел по разным причинам. Утром Шандор Вайда вручил ему девятьсот пятьдесят семь крон семьдесят филлеров — его долю прибыли за июнь. Это была самая крупная сумма за все два года. Партийное руководство утвердило вчера на вечернем дополнительном заседании проект выдвижения Селеши в депутаты от IX района. В этом районе преобладало пролетарское население, и победа была обеспечена. Воспользовавшись лозунгом «Дорогу рабочим!», молодого, элегантного сотрудника «Непсавы» д-ра Кеменя перебросили в Комаром, где ранее должен был баллотироваться Селеши и где социал-демократическому кандидату ждать было нечего. Там из года в год побеждал кандидат независимых. Ходили также слухи, будто министр внутренних дел вызвал к себе Шниттера и пообещал покончить с произволом вокруг избирательных списков, если митинг протеста пройдет без скандала и будет носить только информационный характер. «Это превосходно, — подумал Селеши. — Митинги протеста всегда опасны. Народ и вправду может взбелениться. А на кой черт подвергать себя риску, коли и так все идет хорошо?»

Со Шниттером и с д-ром Кеменем, который со вчерашнего дня вел себя почти подобострастно, Селеши условился перед митингом протеста — он, в сущности, уже утратил свое значение — сыграть в преферанс в одном из отдельных кабинетов «Сорренто». Пригласили и Вайду, играть решили ровно до семи часов сорока пяти минут.

Сидя на извозчике, Селеши всю дорогу мысленно «резался» в карты, придумывая при этом разные поразительные ходы. Он считал себя непревзойденным игроком, и после каждой партии, пока тасовали и сдавали карты, он без умолку «анализировал» ход предыдущей партии. Нынче вечером Селеши рассчитывал выиграть сто крон, чтобы покрыть расходы на ужин, который он предполагал устроить во вторник. Дело в том, что, как только назначили новых рабочих контролеров, Всеобщий потребительский кооператив прекратил «даровые поставки» своему вице-директору. «Эти ослы (цок-цок-цок! — стучали по булыжнику подковы), эти ослы повсюду будут совать нос, пока мы их не вышибли! (Цок-цок-цок-цок!) Такой ужин, по сути дела, капиталовложение, он оправдает себя, однако не мешает и нынче вечером подработать! Скупость Селеши росла соответственно росту его доходов.

Он вошел в кафе с поспешностью, поразительной при его тучности.

В залах и на террасах, огороженных чугунными решетками, под разноцветными зонтиками сидела тьма людей. Пили кофе-гляссе, ели мороженое, из запотевших бокалов тянули через соломинку сиропы с ледяной содовой водой, закусывали дебреценскими сосисками под хреном и уплетали гордость кафе — «ham and eggs»[24] по-соррентски — яичницу с пражской ветчиной и зеленым луком. Перед выкрашенной в синий цвет решеткой террасы толпились ребятишки. Они просовывали мордочки сквозь решетку, слушали музыку, глазели на алое — малиновое, желтое — ванильное и белое — лимонное мороженое. У ребят слюнки текли, особенно когда посетитель втыкал вилку в пухлую дебреценскую сосиску и жирные брызги разлетались по всей тарелке.

«Золотые копи!» — подумал Селеши, оглянувшись. Ему казалось, что из каждой дебреценской сосиски хоть кружочек да попадает ему в тарелку, из каждого шарика мороженого хоть ложечка да перекочевывает к нему в рот, из каждого стакана сиропа хоть глоток да переливается в его стакан.

Старший кельнер торопливо шел навстречу Селеши.

— Кабинет свободен. Прикажете что-нибудь покушать, товарищ Селеши?

— Яичницу.

— Из восьми или двенадцати яиц?

— Из десяти. Хемендекс. И две бутылки пива со льда… Очень жарко.

И в своих американских башмаках на толстых подошвах Селеши прошел в отдельный кабинет. Скинув пиджак, он налег на тут же принесенную яичницу, шипевшую в огромной сковороде. Селеши выпучил громадные глаза на сковороду и не подымал их даже тогда, когда отвечал кельнеру, который остановился от него на почтительном расстоянии.

…Наконец с яичницей было покончено. В стакане запенилось ледяное пиво.