Мартон и его друзья

— Это совсем другое дело! Тогда было без пятнадцати восемь, а теперь пятнадцать минут девятого…

— Ваши часы спешат. Вы поставили их вперед…

— Я не потерплю, чтобы в таком тоне…

— Давеча вы были в проигрыше, а теперь я.

Вайда положил свои часы на стол.

— То-ва-ри-щи, не ругайтесь! Без пятнадцати девять вне зависимости от того, кто в проигрыше и кто в выигрыше, мы кончаем. Идет?

— Идет, — задыхаясь, выдавил Селеши. — Только быстрее тасуйте и поменьше деньги считайте, — метнул он взгляд на Шниттера. — Не тяните время!

— Кемень, ступайте позвоните опять.

И партия закружилась с невероятной быстротой.

В половине девятого в выигрыше был д-р Кемень.

— Пошли, — вскочил он, — нельзя же так задерживать рабочих!

Шниттер и Селеши с двух сторон усадили Кеменя обратно на место.

— Договорились же, что без пятнадцати девять! — крикнул Селеши, хлопнув по своим карманным часам, и с такой злостью откинулся на спинку стула, что она затрещала, готовая вот-вот отломиться.

— Хорошо! — согласился Кемень. — Но тогда не спешите как сумасшедшие. Я должен подумать… Я так не могу!..

— А до сих пор могли?

— Не тратьте время на болтовню! — взревел Селеши.

Наконец без десяти девять встали, бранясь, распихали деньги по карманам, и все, кроме Вайды, выбежали из кафе. Взяли извозчика — «Платят выигравшие!» — и дорогой подсчитывали деньги. «Да что вы мне сказки рассказываете! Я сел играть с тридцатью восемью кронами. Ни гроша не выиграл». — «Я тоже не дурак! Знаю, сколько у меня было в бумажнике, не считая мелочи!» — «Вайда тоже сказал, что он в проигрыше! Так кто же выиграл?..»

4

Беспокойство в зале нарастало. Доминич не знал, что и делать. То убегал со сцены, то поднимался опять, скрывался за кулисами, снова появлялся. «Что случилось? Начинайте!» — кричали со всех сторон. Доминич либо не отзывался, либо отвечал коротко, почти грубо, и это порождало еще большее беспокойство. Когда ему второй раз позвонили из «Сорренто», было уже четверть девятого, и Доминич совсем приуныл. «Так я и знал, что Шаролта сглазит мое счастье… Видно, стряслось что-то с этими депутатскими выборами». Он торопливо пошел в артистическую комнату за сценой, где в волнении толпилось несколько человек из партийного руководства. «Речь придется держать мне… А что я буду делать с этими?.. Делегаты уже выходят из себя…» Из зала доносился нараставший гул, ему вторил хор, который проводил репетицию в одной из комнат. У Доминича явилась спасительная идея. Он попросил Объединенный рабочий хор выступить на сцене.

— Пойте, пока не приедут Шниттер с компанией, — сказал он низенькому и всегда очень серьезному дирижеру. — Хоть народ успокоится…

И верно, как только хор выстроился на сцене, зал приутих. «Наконец-то начинают!» — послышалось отовсюду.

Пюнкешти еще раз повторил своим, в каком порядке надо выступать: сперва будет говорить Бойтар о военной опасности, потом Дембо, затем Рошта и Уштор и последним он сам. Новак пускай молчит и только подбивает металлистов, если им не дадут слова. Пусть металлисты требуют, кричат…

Щупленький дирижер вынул свисток, свистнул, и хор грянул рабочий марш. Закончив его, тут же зычно запели второй марш, затем третий. «У-у! Тут затевается что-то серьезное!» — подумали делегаты, пораженные непривычным обилием маршей. Однако хор внезапно затянул венгерскую народную песню: «В дебреценской корчме уксус горит в лампе».

— Да что это, на концерт нас пригласили или на митинг? — раздалось в зале.

— Хватит! — крикнул кто-то.

Щупленький дирижер вздернул плечо: бросить или продолжать? Но Доминич подавал ему знаки из-за кулис: «Еще! Еще! Продолжайте!» Тогда дирижер обернулся к залу и строго заявил, что сейчас хор споет серенады.

— Вы что, с ума сошли? — закричали из зала.

Но дирижер ничуть не смутился. Он считал исполнение серенад высшим достижением хора и объявил:

— Шуберт, «Ständchen». Переложил на четыре голоса для Объединенного рабочего хора Дюла Копачи, — и тут же, повернувшись к хору, поднял правую руку.

Сидевшие в зале с ужасом таращили глаза. Что же это такое? Все были убеждены, что произошло какое-то чрезвычайное событие. Люди вскакивали с мест, сбивались в кучки, взволнованно переговаривались меж собой: «Уж не война ли началась?»

А со сцены лилось:

Медленно песня летела сквозь ночь!..

Наконец, как раз в тот миг, когда один рабочий из группы Пюнкешти вскочил на сцену и крикнул: «Товарищи! Хватит! Скажите, что случилось?» — прибыли Шниттер и компания. Они торопливо прошли за сцену в артистическую. Их осаждали вопросами, на которые Шниттер отвечал небрежной скороговоркой:

— Сегодня передали ультиматум Сербии… Необходимо разрядить обстановку. Правительство обещает… Произвол будет ликвидирован… Мы не виноваты, что запоздали. Результаты серьезные, успокоительные… Доминич! Доминич!.. Где Доминич?.. Ваша речь готова?..

— Да прекратите пение, — пробурчал Селеши. — К чему этот вздор? Только делегатов всполошили.

— Побыли бы вы здесь на моем месте! — крикнул в ответ Доминич, но лицо его сияло. Стало быть, с выборами все в порядке, и счастья его никто не сглазил.