Мартон и его друзья

Мальчик улыбался. Его тонкие губы стали еще тоньше. Он притворился, будто послушался Маришку, но стоило ей отвернуться, как тут же схватил бутылку и прижал ее к губам. Вино, булькая, полилось в горло, выступило на уголках губ, закапало на подбородок, расползаясь красными пятнами по белой груди халата.

В этот миг распахнулась дверь. На пороге кухни показалась г-жа Селеши. Увидев бутылку, она завопила не своим голосом:

— Вино лакаешь, негодяй! Отбивные жрешь? Идиот! А ты, Маришка, потакаешь ему? — вдруг зашептала она, чтобы не услыхали гости. — Ах ты, шлюха, потаскушка! Скандал-то какой! — Г-жа Селеши кинула взгляд на коробку с мороженым. — Мороженое тает, а они расселись, жрут, пьют, вместо того чтобы прийти и сказать: «Мороженое уже здесь!»

Она влепила пощечину Пиште, потом Маришке, которая молча стояла перед ней. Пишта вскочил было с табуретки, но г-жа Селеши костлявой рукой швырнула его на место, схватила за волосы и принялась колотить головой об стол.

— Сиди! Сиди, пока я не велела тебе встать! — И снова обернулась к Маришке. — С ребенком заигрываешь? У-у! — Она хотела дать ей еще одну пощечину, но вдруг обернулась к Пиште, будто ее кто-то дернул сзади. — Говорю, сиди смирно! А ты, ты иди за мной! Соберешь посуду со стола, десертные тарелки расставишь, потом принесешь мороженое.

Маришка покорно пошла вслед за г-жой Селеши.

Пишта потрогал свое покрасневшее от пощечин лицо. Зубы у него лязгнули. Губы вытянулись в ниточку.

— Ну, погоди же! — прошептал он.

Поднявшись с табуретки, он сдернул с головы грязный колпак и бросил его в большую миску с дымящимся грогом. Колпак не желал погружаться, тогда Пишта затолкал его на дно посудины большой суповой ложкой и плюнул вдобавок. Потом взял за горлышко бутылку с вином, глотнул из нее, а остатки вылил на мороженое. И, наконец, улыбнувшись устало, сел на табуретку и задумался. Что бы еще такое натворить? Увидел в кухонном шкафу ящик с надписью «соль», вытащил его и высыпал все содержимое в стоявшее на столе мороженое.

Вошла Маришка. Принесла на кухню грязную посуду. Она чуть не вскрикнула, но горло точно судорогой свело.

Появление девушки вызвало у Пишты новый приступ ярости. Он схватил торт-мороженое и швырнул его на черепичные плиты пола. Тут же взял бутылку вина, хотел было отхлебнуть, но поперхнулся, и вино полилось по халату. Пишта схватил хрустальную вазу с конфетами и опрокинул ее на торт, потом высоко поднял бутылку и уронил ее внезапно на хрусталь. И бутылка и ваза разбились вдребезги. Мальчик распахнул кухонную дверь и крикнул:

— Пойдем, Маришка! — И, шатаясь, побежал по лестнице на улицу.

Как раз в тот миг, когда г-жа Селеши торжественно заявила, что сейчас принесут мороженое, из кухни донесся страшный звон и грохот. Г-жа Селеши выбежала, и глазам ее представилось зрелище, от которого она тут же издала отчаянный, пронзительный вопль. Примчались пьяные гости. Игнац Селеши, фыркая, точно конь, остолбенев, смотрел на гору развороченной пищи. Вдрызг пьяная Бешке Фелицаи громко расхохоталась и поплелась обратно в комнату, откуда долго еще слышался ее смех. За ней незаметно ускользнул и Доминич. А Шниттер принялся ораторствовать о порочном воспитании детей и развивать свою точку зрения на то, каким должен быть порядочный «пролетарский ребенок». «Так стоит ли защищать таких негодяев?» — задал он риторический вопрос, пытаясь повернуть к себе прижавшуюся к стенке Маришку. Но девушка ударила Шниттера кулаком в лицо, да так, что у него кровь хлынула из носа. Шниттер вынужден был прервать свои рассуждения о современном методе воспитания. С его подстриженных усов прямо в мороженое скатывались алые капельки крови. Д-р Йожеф Кемень обнял г-жу Доминич. «Милостивая сударыня, — сказал он ей, — я гарантирую вам такую же девочку, как моя драгоценная трехмесячная Верочка». Но Шаролта, заметив, что ни мужа, ни Фелицаи нет на кухне, оттолкнула от себя Кеменя и покинула поле брани. Она влетела в столовую — и тут разразился второй скандал. Шаролта рывком поставила на ноги пьяную Фелицаи. Та и понятия не имела о том, что с ней происходит, и тут же от пощечины свалилась снова на диван.

— Шаролта! — Доминич схватил жену за горло и начал ее душить.

— Доминич! — Селеши и Вайда с двух сторон усмиряли рассвирепевшего мужа.

— Игнац, немедленно отойди! — завизжала г-жа Селеши.

— Ирэн! Ты святая женщина! — пробормотал д-р Кемень, падая прямо на хрустальные бокалы.

Словом, кавардак был полный. Видел бы Пишта, остался бы доволен.

8

Но Пишта не видел. Он шел по улице в дамских ботинках и в белом халате, совсем пьяный. «Пойду к Пирошке, к Пирошке пойду, — бормотал он, — останусь у них навсегда…» Но как ни ломал голову, никак не мог угадать, в какую сторону ему идти к Пирошке. А ноги несли его домой.

С Кладбищенского проспекта он решил вдруг завернуть на кладбище.

— Погляжу-ка я на добрых мертвецов, — сказал он. — Возьму с собой крест, пусть напишут на нем мое имя и похоронят меня под ним.