Читаем Мартовскіе дни 1917 года полностью

В обстановк первых недль революціи сообщеніе совтскаго офиціоза о настроеніях в Ставк, посколько рчь шла о высшем командованіи, весьма, мало соотвтствовало дйствительности — демагогам Исп. Ком. просто не нравилось, что на фронт "движеніе солдат хотят направить в русло Врем. Прав.", как выразился в засданіи Исп. Ком. 15-го марта представитель одной из "маршевых рот" на западном фронт, и они спшили форсировать то, что могло выявиться в послдующій момент. Посл переворота ни о каком "монархическом заговор" и Ставк не думали[312]. Когда Алексев в бесд с Гучковым по поводу устраненія в. кн. Н. Н. от верховнаго командованія говорил: "мы вс с полной готовностью сдлаем все, чтобы помочь Правительству встать прочно в сознаніи арміи: в этом направленіи ведутся бесды, разъясненія и думаю, что ваши делегаты привезут вам отчеты весьма благопріятные... Помогите, чм можете, и вы нам, поддержите нравственно и своим слоном авторитет начальников" — он говорил, повидимому, вполн искренне, и высшій командный состав, дйствительно, сдлал все, чтобы "пережить благополучно совершающійся... нкоторый болзненный процесс в организм арміи". Конечно, помогало то, что в силу отреченія Императора формально не приходилось насиловать своей совсти и человку монархических взглядов: "покорясь, мы слушали голос, исходящій с высоты престола" — так формулировал Лукомскій в офиціальном разговор с Даниловым 4-го марта основную мысль людей, находившихся в Ставк... С облегченіем занес Куропаткин в дневник 6-го марта: "Мн, старому служак, хотя и глубоко сочувствующему новому строю жизни Россіи, все же было бы непосильно измнить присяг... Нын я могу со спокойной совстью работать на пользу родины, пока это будет соотвтствовать видам новаго правительства". Вроятно, очень многіе — и в том числ прежде всего Алексев — могли бы присоединиться и формулировк своего отношенія к "монархіи", данной адм. Колчаком во время своего позднйшаго предсмертнаго допроса в Иркутск: "для меня лично не было даже... вопроса — может ли Россія существовать при другом образ правленія"... "посл переворота стал на точку зрнія, на которой стоял всегда, что я служу не той или иной форм правленія, а служу родин своей, которую ставлю выше всего". "Присягу (новому правительству) — показывал Колчак — я принял по совсти". "Для меня ясно было, что возстановленіе прежней монархіи невозможно, а новую династію в наше время уже не выбирают". Насколько сам Алексев был далек от мысли о возможности возстановленія монархіи, показывает знаменательный разговор, происшедшей уже в августовскіе корниловскіе дни между ним и депутатом Маклаковым. Бесда эта извстна нам в передач послдняго, — быть может, она нсколько стилизована. Но суть в том, что правый к. д. Маклаков, завороженный юридической концепціей легальности власти, считал, что в случа успха Корнилов (Маклаков был пессимистичен в этом отношеніи) должен вернуться к исходному пункту революціи — к отреченію Царя и возстановить монархически строй. Алексев, в противоположность Маклакову думавшій, что Врем. Правит, доживает свои послдніе дни, уже разочарованный в политическом руководств революціей, крайне тяжело переживавшій развал арміи (все это накладывало отпечаток на пессимистическія сужденія Алексева о современности, как видно из его дневника и писем посл отставки), признавал все же невозможным и нежелательным возстановленіе монархіи[313].

Насколько Ставка была в первое время чужда иде "монархическаго заговора", показывает легкость, с которой были ликвидированы осложненія, возникшія в связи с отставкой в. кн. Н. Н. В воспоминаніях Врангеля подчеркивается "роковое" значеніе ршенія Ник. Ник. подчиниться постановленію Врем. Правительства. По мннію генерала, Врем. Прав. не ршилось бы пойти на борьбу с Вел. Князем в силу его "чрезвычайной" популярности в арміи, и только "один" Ник. Ник. мог бы оградить армію от гибели. Таково было сужденіе, высказанное Врангелем, по его словам, в т дни. Неподчиненіе Врем. Правительству знаменовало бы собой попытку контр-революціоннаго демарша. Если Врангель тогда высказывался за подобный шаг, его никто не поддержал, если не считать офицеров Преображенскаго полка полк. Ознобишина и кап. Старицкаго, о появленіи которых в Ставк и качеств "делегатов" из Петербурга разсказывает довольно пристрастный свидтель. ген. Дубенскій[314].

4. Настроенія в арміи.

Офицеры и солдаты.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Основание Рима
Основание Рима

Настоящая книга является существенной переработкой первого издания. Она продолжает книгу авторов «Царь Славян», в которой была вычислена датировка Рождества Христова 1152 годом н. э. и реконструированы события XII века. В данной книге реконструируются последующие события конца XII–XIII века. Книга очень важна для понимания истории в целом. Обнаруженная ранее авторами тесная связь между историей христианства и историей Руси еще более углубляется. Оказывается, русская история тесно переплеталась с историей Крестовых Походов и «античной» Троянской войны. Становятся понятными утверждения русских историков XVII века (например, князя М.М. Щербатова), что русские участвовали в «античных» событиях эпохи Троянской войны.Рассказывается, в частности, о знаменитых героях древней истории, живших, как оказывается, в XII–XIII веках н. э. Великий князь Святослав. Великая княгиня Ольга. «Античный» Ахиллес — герой Троянской войны. Апостол Павел, имеющий, как оказалось, прямое отношение к Крестовым Походам XII–XIII веков. Герои германо-скандинавского эпоса — Зигфрид и валькирия Брюнхильда. Бог Один, Нибелунги. «Античный» Эней, основывающий Римское царство, и его потомки — Ромул и Рем. Варяг Рюрик, он же Эней, призванный княжить на Русь, и основавший Российское царство. Авторы объясняют знаменитую легенду о призвании Варягов.Книга рассчитана на широкие круги читателей, интересующихся новой хронологией и восстановлением правильной истории.

Анатолий Тимофеевич Фоменко , Глеб Владимирович Носовский

Публицистика / Альтернативные науки и научные теории / История / Образование и наука / Документальное
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное