Мартовскіе дни 1917 года

Отчет делегаціи коснулся лишь ближайшаго к столиц фронта. Путем сравненія можно дать, пожалуй, и лучшій отвт на вопрос, как отнеслась фронтовая армія к перевороту, и как этот переворот повліял на армію. Возьмем два мста, гд было хуже всего: гвардейскій корпус и Балтійскій флот. Относительно гвардіи это особо подчеркнул Алексев в разговор с Гучковым 11 марта: "здсь событія нарушили равновсіе, и замчается нкоторое броженіе и недовріе к офицерскому составу". Для характеристики этих отношеній у нас имется интересный "дневник" неизвстнаго офицера-интеллигента, написанный в вид писем к родным из Луцка[323]. "Дневник" имет нсколько резонерскій оттнок — наблюденія смняются разсужденіями. Автор отмчает сложность и трудность положенія гвардіи в силу той двойственности, которая получилась от того, что революцію совершили запасные батальоны стоящих на фронт полков, и что из тх же полков направлялись в Петербург части для подавленія революціи. Впечатлнія наблюдателя до полученія извстія об отреченіи формулировано им 4 марта так: "сознательное меньшинство (солдат) довольно, но хочет отомстить вождям павшаго режима, большинство же относится ко всему происшедшему с полным безразличіем и хочет только одного — мира... Офицеры, понурые, убитые страхом за будущее, ходили один к другому, нервничали, строили планы и тут же сами их опровергали. Я не знаю такого тяжелаго дня. Полумертвый я заснул"... 4-го получено было сообщеніе о назначеніи Вел. Князя главнокомандующим. "Я сообщил это солдатам. Они опять молчали". Вечером пришла телеграмма о новом министерств — "среди офицеров общее ликованіе... Вс уврены, что Николай II отрекся от престола". Любопытным сообщеніем кончает наш своеобразный мемуарист свое письмо: "У нмцев — ликованіе. Выставляют плакаты, салютуют, играют оркестры[324]. Попытались наступать на VII корпус..., но были отбиты. Наше высшее командованіе растеряно... не знают, что им длать. Надо было устроить парад, самим салютировать, выставлять побдные плакаты, заставить играть оркестры, воспользоваться моментом для подъема духа солдат... Но... жизнь вот течет так, будто ничего не случилось. Это ужасно, но я надюсь, что посл манифеста у нас что-нибудь сдлают"...

11 марта письмо начинается боле или мене оптимистической оцнкой: Слава Богу, теперь стало проясняться, все же возможность кровавых событій не совсм исключена. Надо помнить, что положеніе гвардіи особенно тяжело... ея старое офицерство и генералитет имют опредленную репутацію... Вот каким представляется мн положеніе. Во-первых, ни одну воинскую часть так не волновали петроградскія новости, как гвардейцев... А свднія из Петрограда приходили запоздалыя, преувеличенныя, часто нелпыя. Врили всему, и ничего нельзя было опровергать. Во-вторых, когда пришло извстіе об установленіи новаго порядка, то офицеры стали подозрвать солдат, а солдаты офицеров. Мы не знали, как отнесутся нижніе чины к событіям, поймут ли они происходящее, а главное — не заразятся ли они петроградским примром, не вздумают ли у нас смнять начальников и заводить собственные порядки; не знали мы также, не захотят ли они прекратить войну, не предпримут ли они какого-либо насилія для ея прекращенія; наконец, мы не знали, одинаково ли воспримут новыя всти вс части, или полк пойдет на полк и батальон на батальон, а вдь у нас до нмцев — нсколько верст, случись что-нибудь, и фронт будет прорван, может быть прорван в нскольких мстах, и что тогда? И мы томились и не знали, как лучше исполнить свой долг. А солдаты в то же время не довряли офицерам. Они не знали, на сторон какого строя мы стоим и одинаковаго ли мы направленія; они боялись, что с нашей стороны будут попытки сдать позиціи нмцам ; они были уврены, что от них скрываются какіе-то новые приказы; они также боялись, перейдут ли вс части на сторону новаго порядка: они мучились тм, что свободу отнимут, что отечеству измнят; они врили каждому нелпому слуху самаго темнаго происхожденія; они постоянно хватались за винтовки, и нсколько раз могло случиться побоище"... "Старшіе начальники не сдлали ничего для вселенія к ним доврія, а бездйствіе было истолковано, как приверженность их к павшему порядку. Атмосфера получилась ужасная"... "Между нами и ими пропасть, которую нельзя перешагнуть..." "Сколько бы мы с ними ни говорили... сколько бы ни старались предотвратить столкновенія, они не врят нам. Нкоторым офицерам они прямо говорили, что в гвардіи вс офицеры — дворяне, и что поэтому офицеры не могут быть сторонниками новой власти"[325].