Мартовскіе дни 1917 года

Интеллигентскія построенія, рожденныя в умах кабинетных теоретиков вн реальных условій жизни, всегда будут чужды психологіи народных масс. Трудно себ представить, что через 2 1/2 года изнурительной войны, всей своей тяжестью легшей на хребет трудового народа, могли бы найти хоть какой-либо отклик призывы к осуществленію таких весьма проблематичных и спорных "исконных національных задач", к числу которых слдует отнести "византійскую мечту"[376]. Народ, "несмотря на то, что ср, отлично понимает основы государственной мудрости" — утверждал на създ к. д. Н. Н. Щепкин, характеризуя настроенія солдат на Западном фронт. Вроятно, этот "народ" мог бы только присоединиться к словам Короленко, написанным в письм к другу 18 іюня 16 г.: "Я не вижу в войн ничего кром печальнйшей необходимости". Никакая идеологическая война никогда не будет воспринята и осознана в массах независимо от их культурнаго состоянія. Это значит, что побдный конец реалистично мог мыслиться в народном сознаніи только, как "замиреніе"[377], при условіи, что нмец будет прогнан с русской территоріи. Идеологическая война в т годы вообще была чужда психологіи демократіи — ея квалифицированным представителям из интеллигенціи. Отвлеченная концепція, вдохновлявшая, напр., старых народников Крапоткина и Чайковскаго, которые видли оправданіе міровому катаклизму в борьб двух культур — латинской, несущей міровой прогресс, и германской, знаменующей собой реакцію в Европ, не имла корней в революціонной сред. Среди видных представителей демократіи было немало таких, которые, будучи одинаково чуждыми циммервальдским настроеніям и толстовскому пацифизму и примыкая к позиціи "оборончества", стояли в сторон от психоза войны с его нездоровой атмосферой націоналистическаго задора — в их представленіи національные интересы Россіи властно требовали конца войны, поэтому Плеханов в концепцію идеологической платформы вносил поправку — прекращенія "кровопролитной" войны и соглашенія с Германіей с момента, как там произойдет революція. Таким образом лозунг "до побднаго конца" сам по себ в сред демократіи получал ограничительное толкованіе.

3. Вокруг совтскаго "манифеста".

"Безумным и преступным ребячеством звучит эта корявая прокламація: "...немедленное прекращеніе кровавой бойни", — записывает Гиппіус в дневник 9 марта по поводу одного выступленія большевиков... "В этом "немедля" только может быть или извращенное толстовство или неприкрытое преступленіе. Но вот что нужно и можно "немедля". Нужно, не медля ни дня, объявить именно от новаго русскаго нашего правительства русское новое военное "во имя"... Конкретно: необходима абсолютно ясная и твердая декларація насчет наших цлей войны". Что же надо сказать русскому народу? На это пытался отвтить такой психолог народной души и знаток народнаго быта, как Короленко, в стать "Отечество в опасности", напечатанной в газетах 15 марта.