Мартовскіе дни 1917 года

В напряженной обстановк того времени выпадами против старой власти, которые даже Суханов назвал "демагогическими", вождь "цензовой общественности" думал защитить самую идею монархіи! Он, конечно, только дискредитировал ее во мнніи толпы. Политик, считавшій, что другіе говорят на "неподходящих струнах", не учел того настроенія, с которым он может встретиться. По разсказу Милюкова, рчь его была встрчена многочисленными слушателями, переполнявшими зал, с энтузіазмом, и оратора вынесли на руках по ея окончаніи. Вроятно так и было. Настроеніе разнокалиберной толпы не могло быть цлостно. Оратор, выступая от имени новаго революціоннаго правительства, говорил об Учред. Собраніи. как о хозяин земли русской. Но совсм иное, отношеніе встрчали его слова о монархіи. Историк, повидимому, очень смягчает, когда упоминает, что "среди шумных криков одобренія слышались и ноты недовольства и даже протесты". В тогдашнем отчет "Извстій" сказано так: "Продолжительные негодующіе крики, возгласы: "да здравствует республика", "долой династію". Жидкіе аплодисменты, заглушенные новым взрывом негодованія". По разсказу Шляпникова, — едва ли он был очевидцем, — "Милюков в теченіе нскольких минут не мог продолжать своей рчи"...

Вс свидтельства однородны в одном: вопрос, который был как бы затушеван в первые дни, посл выступленія Милюкова стал в сознаніи массы во всей своей острот. Исп. Комитет, каждый его член утверждает Шляпников — "был буквально засыпан вопросами относительно судьбы династіи". "Без недоразумній по поводу династіи с этих пор уже не обходились митинги "и публичныя рчи" — пишет Суханов, вспоминая, как ему тотчас же пришлось говорить на эту тему перед "несмтной" толпой ("в нсколько десятков тысяч человк"), собравшейся перед Таврическим дворцом и вызвавшей через делегацію членов Исп. Ком. Суханов говорил о том, что в вопрос о монархіи существует, еще не ликвидированное разногласіе и, по его словам, он тут впервые понял, как остро в глазах массы стоит вопрос, которому он лично не придавал ршающаго значенія. Из Таврическаго дворца разговоры перешли на улицу и проникли в казармы, гд "буйно", по выраженію Вл. Львова, говорили, что "не потерпят никого из Романовых на престол", обостряя с таким трудом налаживавшіяся отношенія между офицерами и солдатами. Не только тогдашняя молва, но и позднйшіе мемуаристы "безмрно преувеличили" то крайнее возбужденіе, которое вызвали слова Милюкова. Сам Милюков в таких словах подвел итог дня: "Поздно вечером в зданіе Таврическаго дворца проникла большая толпа чрезвычайно возбужденных офицеров, которые заявили, что не могут вернуться к своим частям, если П. Н. Милюков не откажется от своих слов. Не желая связывать других членов правительства, П. Н. Милюков дал требуемое заявленіе в той форм, что "его слова о временном регентств в. кн. Мих. Ал. и о наслдованіи Алекся являются его личным мнніем"[139]. Это было, конечно, неврно, ибо во всх предшествовавших обсужденіях вопрос этот считался ршенным сообща в том смысл, как это излагал П. Н. Милюков. Но напуганный нароставшей волной возбужденія Врем. Ком. "молчаливо отрекся от прежняго мннія".