Мартовскіе дни 1917 года

Дло было не в "молчаливом" отреченіи. Милюкова никто не уполномачивал выносить спорный вопрос на обсужденіе улицы и преждевременно разглашать то, что большинство склонно было разршить по методу Гучкова, т. е. поставив массу перед совершившимся фактом. План этот в значительной степени был сорван неожиданным выступленіем Милюкова — для сторонников монархіи это была поистин медвжья услуга. "Демократія" не только насторожилась ввиду столь опредленной позиціи, публично выявленной лидером "цензовой" общественности (припомним, что одновременно выступавшій в Совт Керенскій не шел дальше заявленія о свобод "агитаціи по поводу форм будущаго государственнаго устройства Россіи, не исключая и республики"), но и почувствовала, что ея осторожность в вопрос о форм власти не соотвтствует настроенію в массах в революціонном, по крайней мр, центр, здсь весь "воздух", по выраженію дневника Гиппіус, в эти дни был "против династіи". "Романовых не оставляйте, нам их не нужно" .— сказал какой-то незнакомый старик, встртившій Набокова на улиц. Так естественно, что приспособлявшаяся к настроеніям крикливая "Русская Воля" первая поспшила провозгласить республиканскій лозунг и даже создать эфемерную организацію под названіем "республиканскій союз". Это не означало вовсе, что вс вдруг стали добрыми республиканцами. Я не повторил бы, что монархія "умерла в сердц" двухсотмилліоннаго народа задолго до возстанія в столиц, как вскор заявляло приспособившееся к господствующим настроеніям суворинское "Новое Время"[140], но это означало, что в солдатской масс ("вооруженный народ"), опредлявшей до извстной степени ход событій, под напором столичных слухов и сплетен, дйствительно уничтожена была "мистика" царской власти, о чем в связи с проявленіями антидинастическаго движенія не раз говорили предреволюціонныя записки органов департамента полиціи (см. "Легенду о сепаратном мир"). Все это облегчало республиканскую пропаганду. Полусознательное отталкиваніе от монархіи должно было вызывать в масс то чувство боязни отвтственности за содянное, о котором приходилось упоминать. Революція, заканчивающаяся возстановленіем старой династіи, в сущности превращалась в бунт, за участіе в котором при измнившейся коньюнктур могло грозить возмездіе.

IV. Соглашеніе.

То настроеніе, которое наростало под вліяніем слухов о рчи Милюкова, сказалось, как мы видли, к ночи, когда толпа возбужденных офицеров появилась в Таврическом дворц с требованіем от Врем. Комитета соотвтствующаго разъясненія. Один из мемуаристов (Вл. Львов) опредляет боле точно — к 12 час. ночи. Первоначально декларація, сдланная в Екатерининском зал, не возбудила сомнній у "верховников" Исп. Ком. По крайней мр, если придерживаться описанія, даннаго Сухановым, то придется заключить, что обстановка мало измнилась, когда делегаты Совта посл того, как в пленум было одобрено памченное соглашеніе, в восьмом часу вечера явились к "цензовикам" для завершенія дла "образованія правительства". Фактически "делегація" свелась уже к двухчленному составу: Стеклов и Суханов. Соколов исчез, а Чхеидзе, предсдательствовавшій в этот момент на митинг в зал Совта, сердито отмахнулся от Суханова и не пошел на словоговореніе с "цензовиками". Стоя на предсдательском стол, окруженный наэлектризованной толпой, он с энтузіазмом кричал "ура" по поводу полученнаго вздорнаго сообщенія о том, что в Берлин уже второй день идет революція...

По словам Суханова, у "цензовиков" на этот раз не было уже и "подобія офиціальнаго и вообще организованнаго засданія", шел разговор между Милюковым, Стекловым и Сухановым, в котором "не принимали никакого или почти никакого участія остальные, находившіеся в комнат". Отмчаем вновь эти мелочи для того, чтобы показать обстановку, в которой ршались важнйшіе вопросы — по крайней мр в изображеніи одного из участников этих переговоров. Совтскіе делегаты вернулись прежде всего к вопросу о форм правленія и пытались убдить Милюкова, что из его стремленія "навязать Романовых" не выйдет "ровно ничего, кром осложненій, которыя не помогут длу монархіи, но выразятся в наилучшем случа в подрыв престижа их собственнаго кабинета". В отвт они услышали слова Милюкова ("за точность передачи я ручаюсь" — утверждает мемуарист): "Учр. Собраніе может ршить, что угодно. Если оно выскажется против монархіи, тогда я могу уйти. Сейчас же я не могу уйти. Сейчас, если меня не будет, то и правительства вообще не будет. А если правительства не будет, то... вы сами понимаете"... В конц концов — разсказывает Суханов—"мы согласились непомщать в правительственной деклараціи офиціальнаго обязательства "не предпринимать шагов, опредляющих форму правленія"'. Мы согласились оставить вопрос открытым и предоставить правительству... хлопотать о романовской монархіи. Мы же категорически заявили, что Совт с своей стороны безотлагательно развернет широкую борьбу за демократическую республику"[141].