Мартовские дни 1917 года

«Кадетские юристы» стояли на почве концепции, установленной их толкованием акта 3 марта и иллюстрирующей существовавшую до отречения «конституцию». Политическая логика была на их стороне. Вопрос о взаимоотношениях Временного правительства и Временного Комитета Гос. Думы возник в первом же заседании Правительства 4 марта, когда кн. Львов предложил «точно определить объем власти, которым должно пользоваться Вр. пр. до установления Учред. собр. формы правления». Из сохранившегося наброска протокола этого заседания видно, что министрами было высказано мнение, что «вся полнота власти должна считаться переданной не Государственной Думе, а Временному правительству». Отсюда возникал вопрос о «дальнейшем существовании Комитета Гос. Думы и казалась сомнительной возможность восстановления занятий Гос. Думы450. Временный Комитет, выполнивший легшие на него функции, формально подлежал ликвидации. В «Рус. Вед.» можно было прочитать сообщение, что участники совещания членов Гос. Думы 5-го также склонялись к тому, что «члены Думы не должны настаивать на сохранении Временного Комитета». Между тем устранение этой фикции отнюдь не было в интересах «цензовой общественности», ибо устранение Временного Комитета означало и устранение авторитета не существовавшего уже государственно-правового учреждения – «Думы». Популярность слов «Государственная Дума» в первые недели революции являлась столь сильным притягивающим магнитом, что почти естественно представитель Временного правительства и в то же время «советский» деятель, прибыв в Ставку, приветствовал Алексеева именно от Государственной Думы: «Позвольте мне, – сказал Керенский, – в знак братского приветствия армии поцеловать вас, как верховного ее представителя, и передать родной армии привет от Государственной Думы». Член Думы Янушкевич в своем отчете Временному Комитету о поездке на Северный фронт в первых числах марта рассказывал, какой поистине «царский прием» был ему оказан: повсюду толпы народа встречали его с музыкой, «носили на руках», перед ним «склонялись знамена». И очень скоро те же члены частного совещания Гос. Думы выносят постановление (14 марта) о том, что до созыва Учред. собрания Государственная Дума является «выразительницей мнения страны».

Не совсем прав Родзянко в своем утверждении, что Правительство не пошло рука об руку с народным представительством – об этом бывший председатель IV Думы говорил в Московском государственном совещании, называя «третьеиюньскую» Думу «всенародным представительством»451. На практике Правительство всемерно покровительствовало Временному Комитету – его агитационной деятельности на фронте и в провинции. Для этой агитации были предоставлены все возможности452. И надо признать, что, если «ломка» старого строя все же прошла благополучно, если «взбаламученное море» народных страстей к концу третьего месяца революции не затопило страну, то в этом немалая заслуга принадлежит созданному 10 марта «отделу сношений Временного Комитета с провинцией». Как свидетельствует его отчет, члены Думы разных партий, объезжая провинции в сопровождении делегатов Совета, несли вглубь России идею единства политического фронта – все они тогда были охвачены революционным пылом неофитов и никаких реакционных заданий себе не ставили… Через посредство Временного Комитета из членов Думы назначались особые уполномоченные – комиссары Правительства.