Мартовские дни 1917 года

Оказывается, что проект Ленина, о котором он мечтал в Швейцарии, правительством «цензовой общественности» был принят к выполнению задолго до того, как большевики разнуздали («спустили с цепи») свою «аграрную революцию». Первое правительство демократической революции предоставило самим крестьянам выработать новый земельный порядок – только мнение земельных комитетов имело значение: все земли подлежали национализации и пользоваться ими наперед могли лишь те, кто их обрабатывал… Может быть, в дни, когда во главе коалиционного правительства стоял Керенский, действительность и стала только до известной степени приближаться к тому, что говорит Керенский-мемуарист. Его товарищ по партии, активный деятель Совета Крестьянских Депутатов Быховский утверждал в заседании 7 июля: «Не пройдет одной недели, как станут законом все постановления Всероссийского Совета Крестьянских Депутатов».

В дни существования Временного правительства первого состава подобные утверждения можно было встретить лишь в правых кругах земельных собственников, обвинявших Правительство в том, что оно стоит «навытяжку» перед комитетом.

IV. Советская позиция

Мы видели, как в жизни создавалось «двоевластие». Можно ли это бытовое явление принимать за идеологический фермент для создания «советской власти?» Очень относительно, ибо анархия на местах, приводившая даже к созданию каких-то автономных городских и уездных «республик» (термин отчета Врем. Комитета), свидетельствовала больше о хаосе, который должен был понемногу исчезать по мере того, как утрясалась взбаламученная переворотом народная психология. В сущности, он и исчезал. Керенский с полным правом мог говорить, что максимум безвластия дало правительство первого состава – правительство «цензовой общественности». Налаживался разрушенный переворотом административный аппарат, начинало нормально функционировать демократическое общественное самоуправление. И неизбежно процесс превращения «контролирующих» советов в органы «управляющие» должен был ослабеть. Неоспоримо, авторитет Советов, принимавших столь активное участие в разрешении экономических конфликтов (местами они выполняли роль не существовавших профессиональных союзов) и в борьбе с продовольственной разрухой, значительно вырос в глазах населения. И все же этот авторитет в большей степени был авторитетом не правительственным, а революционным, когда советская резолюция в центре принималась на местах, как директива для «фактического осуществления» – не случайно, например, совет в м. Б. Токмак Таврической губ. 2 апреля запросил столичный центр (в данном случае Москву): «Вводится ли 8-часовой рабочий день революционным путем, прибегая даже к забастовкам?»

Всякая гипербола в истории стоит на грани фантастики. Бесконечно преувеличено мемуарное восприятие Суханова, утверждающего про Петербург, что советский «аппарат управления» стал непроизвольно, автоматически, против воли Совета вытеснять официальную государственную машину, работавшую все более и более холостым ходом: «…приходилось брать на себя отдельные функции “управления”, создавая и поддерживая в то же время фикцию, что это “управляет” Мариинский дворец». Для характеристики «мартовских будней» ограничимся лишь приведением оговорки, сделанной самим мемуаристом: «Пока дело далеко еще не дошло до таких пределов, пока от государственных “ограниченных” дел можно было еще категорически отказываться». Так было в столичном центре, где бился пульс революции. Знаменательно, что сам Ленин в период творения своих апрельских «тезисов» приходил к выводу, что именно опыт на местах должен явиться «образцом» «для подталкивания центра». Материалы, собранные Юговым («Советы в первый период революции») дают целый ассортимент иллюстраций к этому «опыту на местах». Если отбросить все вышесделанные пояснения и оговорки, можно, пожалуй, прийти к выводу, что «двоевластие» так или иначе проходило «сверху донизу» (итог Троцкого в истории февральской революции), но нельзя заключить, что в апреле эпоха «фактического двоевластия» стала сменяться эпохой «фактической полноты власти» Советов (Суханов). Тот же метавшийся в поисках себе политического «пристанища» в первые дни революции между меньшевиками и большевиками «околопартийный» Суханов утверждает, что лозунг «вся власть Советам» в глазах большевиков «совершенно не имел того смысла, какой в него вкладывал Ленин», т.е. значения «государственно-правовой системы» – замены «парламентской республики» «республикой Советов»: это было «просто очередным политическим требованием организации правительства на подотчетных Совету элементах».