Мартовские дни 1917 года

Вторым «конфликтным» вопросом явился вопрос о присяге в армии. Он имел уже свою длительную историю. Формула присяги была установлена Правительством 7 марта. Она гласила для лиц «христианского вероисповедания»: «Клянусь честью солдата и гражданина и обещаюсь перед Богом и своею совестью быть верным… Российскому Государству, как своему отечеству… Обязуюсь повиноваться Временному правительству… впредь до установления образа правления волей народа при посредстве Учредительного собрания… В заключение данной мною клятвы, осеняю себя крестным знамением и ниже подписываюсь…» Эта формула присяги и вызвала протест Исполнительного Комитета, обсуждавшийся в Совете 12 марта. «Крупным недочетом» опубликованного текста было признано, с одной стороны, умолчание о «защите революции» и «свободы», а с другой, нарушение «свободы вероисповедания»… Правительству было предложено переработать неприемлемую форму присяги, а до выработки ее к «присяге не приводить, а где это сделано, считать присягу недействительной». В собрании председателем было подчеркнуто, однако, что отклонение присяги не означает призыв к неповиновению Правительству – напротив, «необходимо согласованно действовать для упрочения нового строя». 16-го в Исполнительном Комитете было доложено, что Правительство «признало ошибочным изданный приказ о присяге без ведома Исполнительного Комитета» и согласилось до Учредительного собрания не приводить к присяге те части войск, которые не присягали. Решение более, чем странное – ведь исправить текст присяги в духе, желательном для Совета, было бы вполне возможно. Если сообщение, сделанное в Исполнительном Комитете, соответствовало действительности, то вопрос по отношению к Правительству казался бы исчерпанным. И тем не менее он вновь выплыл в апреле в силу того, что «соглашение» было нарушено на фронте и в Петербурге – как говорилось в Исполнительном Комитете, командующим войсками ген. Корниловым. («Генерал старой закваски, который хочет закончить революцию» – так характеризовали Корнилова в более раннем мартовском заседании). На указание Контактной Комиссии о нарушении «Соглашения» Правительство ответило, как указывал Стеклов в докладе, что «оно об этом слышит в первый раз». Стеклов делал знаменательную оговорку, он допускал, что «к присяге приводятся полки по их собственному желанию». В этой оговорке и лежит ключ к неожиданной уступчивости, проявленной Исполнительным Комитетом в лице Стеклова. «Мы указали, – докладывал представитель Контактной Комиссии, – на тяжелое положение революционных войск, не принявших присяги, и предложили, чтобы все были приведены к присяге по старой формуле, но чтобы Правительство выпустило специальное разъяснение в духе нашей поправки к тексту». «Определенного ответа, – заключил докладчик, – мы не получили». В невыгодном положении оказался Совет, и Богданов резюмировал 5-го прения указанием, что Совет «потерпел поражение» и нужно «найти почетный выход». Мемуаристы субъективны, и Шляпников говорит, что конфликт на почве присяги принял для Правительства «скандальный характер». Вывод историка, минуя оценку целесообразности разыгравшегося конфликта и поведения обеих сторон, пожалуй, должен будет присоединиться к замечанию в дневнике ген. Болдырева касательно отмены присяги: «новая охапка горящей пакли», брошенной в армию и приводившей на местах к столкновению присягавших с неприсягавшими.

Третьим «конфликтным» вопросом являлся «проезд группы эмигрантов через Германию», т.е. прославленный «пломбированный вагон», в котором прибыл в Россию Ленин, и связанный с ним проект обмена приехавших революционеров на группу немецких военнопленных. Правительство не считало себя связанным «обязательствами, данными без его ведома и согласия», и заявило, что «ни о каком обмене речи быть не может». Здесь позиция «интернационалистов» была довольно безнадежна527, ибо в среде самого Исполнительного Комитета весьма многие отрицательно относились к той «несомненно недопустимой, по меньшей мере, политической ошибке», которую совершили «Ленин и его группа», не считаясь «с интересами русской революции» (слова Богданова). При таких условиях Контактная Комиссия должна была потерпеть «поражение» в конфликтном вопросе528. Нельзя не согласиться с мнением, выраженным Богдановым на заседании 5 апреля, что демократия сама делала многое, чтобы «ослабить себя», и «терпела поражения на тех вопросах, на которых давать бой ей было “невыгодно”».